Внезапная догадка заставила внутренности Тарарафе сжаться. Это было не скопление водорослей или что-то подобное. Это — живое существо, животное…
За спиной масаи кто-то засопел. Белый. Значит, он не вывалился за борт, когда лодку едва не опрокинуло. Тарарафе не испытал того облегчения, какое почувствовал Веерховен, обнаружив, что масаи — здесь. Тарарафе не привык радоваться человеку, если человек не был его другом.
Что же перед ним? Гигантская медуза?
Тарарафе мысленно обратился к духам-покровителям. Духи молчали. Масаи и не надеялся на ответ здесь, посреди океана.
Странная масса пришла в движение. Она поворачивалась.
Расходящаяся волна встряхнула парусник и поставила его кормой к непонятному существу. Край паруса закрыл масаи обзор. Он выпустил шкот и быстро пробежал несколько шагов к корме. Запах гнили бил в его широкие ноздри.
Белый опять оказался позади, дышал в затылок. Это отвлекало. Масаи хотел жестом приказать белому отойти, но тут произошло то, что заставило Тарарафе напрочь забыть о белом. Он увидел глаз.
Существо поворачивалось, поворачивался огромный бугор в центре. И на бугре этом вдруг появился глаз.
Огромный, багровый, несомненно видящий Тарарафе.
Страх заставил масаи оскалить зубы: сейчас произойдет!
— Кракен! — прошептал белый за спиной.
Белый узнал чудовище. И знал слово, которым белые называют этот Ужас. Но проку в этом не было. Белые знают много слов, слов, бесполезных, когда дело идет в жизни. Тарарафе не знал имени чудовища. Чудовище же знало имя масаи. Оно явилось, чтобы забрать его с собой!
Второй глаз вспыхнул во тьме. Такой же багровый. Теперь оба глаза смотрели на Тарарафе одновременно. Так смотрит обезьяна. И человек.
Позади раздался щелчок. Потом еще один. Боковым зрением масаи увидел руку белого, держащую пистолет с длинным стволом. Белый пытался стрелять в Ужас.
Глупый белый!
— Ты пришел! — сказал существу Тарарафе.
Белый пытался стрелять в Ужас.
Глупый белый!
— Ты пришел! — сказал существу Тарарафе. — Возьми же меня!
Страх пропал. Масаи больше не боялся. Огромные, как луны, глаза, уже овладели им. Они проникли внутрь, взяли мысли. Тарарафе понял: гигант следил за ним.
Масаи должен стать пищей чудовища. Тарарафе подумал: кто мог отдать его морскому чудовищу — и удивился собственной наивности.
— Бери меня! — приказал он.
И огромное, толщиной со ствол столетнего дерева щупальце поднялось из воды, потянулось к Тарарафе, шагнувшему навстречу. Масаи встал на краю палубного настила, слева от надстройки. Он смотрел на красные глаза и не видел, как щупальце поднялось над ним — выше верхушки мачты — и упало сверху.
Раздался треск дерева — рухнула кормовая надстройка. Лодка прыгнула, как испуганная зебра, но Тарарафе стоял, а щупальце застыло, повисло прямо перед ним. Масаи видел круглые темные присоски, что-то вроде когтя на конце щупальца. Мгновение — и конец этот толщиной с хобот слона обвился вокруг масаи,
Тарарафе не почувствовал боли. Ни в тот момент, когда чудовище схватило его, ни когда, взметнувшись вверх, щупальце перевернуло масаи головой вниз и раздробило затылок Тарарафе, ударив о корму парусника…
Когда щупальце кракена с шумом вырвалось из воды и потянулось к ним, Веерховен успел отскочить назад.
Но этот болван-негр остался на месте. Тварь схватила его и грохнула головой о борт так, что мозги выплеснулись наружу. Чудовище еще раз ударило мертвым телом — на сей раз по обломкам кормового навеса.
«Взбесившаяся тварь утопит лодку!» — пришла паническая мысль.
Только-только он принял решение затаиться: может, кракен сожрет негра и успокоится? Да что такое человек для такой громадины!
«Ну, ладно, дрянь, — прошептал Рихард, — сейчас ты схлопочешь!»
Он швырнул на палубу бесполезный (как он мог забыть о фокусе желтокожего?) парабеллум. И бросился к противоположному борту. Трясущимися руками Рихард откинул крышку ящика. Он дрожал. Но не от страха — от ярости.
Тварь снова грохнула по корме, палуба дернулась под ногами, и Веерховен упал, ударившись коленом.
— Ну, падаль, сейчас! — пообещал он, присоединяя магазины к обоим автоматам. — Ну, ладно, срань!
Уперев в правое плечо приклад «Калашникова», Веерховен прижался спиной к мачте, передвинул рычажок на непрерывный огонь, поймал прицелом багровый глаз кракена и нажал на спуск. Рихард трясся и орал, ствол прыгал из стороны в сторону, но он не отпускал крючка, пока все тридцать пуль не вошли в проклятую башку.
Он продолжал нажимать и после этого, не сразу сообразив, почему смолк грохот и автомат больше не дергается в руках.
С проклятьем Рихард отшвырнул автомат и поднял «Ингрем».
Когда первые пули попали в голову кракена, чудовище содрогнулось. Щупальца его ударили по поверхности моря с такой силой, что поднявшаяся волна отнесла парусник на три десятка футов. Как раз тогда, когда Веерховен поднял «Ингрем». С обезьяньей ловкостью Рихард уцепился за какую-то снасть левой рукой, правой направляя автомат на чудовищного врага.
Но не выстрелил. Потому что кракен поднялся над водой!
Это было умопомрачительное зрелище! Как если бы взлетела подводная лодка. Громадная светящаяся масса, в полной темноте встающая из воды и нависающая над крохотной лодчонкой, как живая гора.