На следующее утро Рохан окреп настолько, что сумел встать. А к вечеру более-менее свободно передвигался по палате. Он вчера передал Джибсу свою кредитку, сообщил ему код, а сейчас упорно боролся с искушением позвонить отцу. Еще Рохан выяснил, что покинуть свою палату не может. У дверей снаружи дежурил здоровенный полицейский, без всяких объяснений пресекший попытку выйти в коридор. Рохан не чувствовал в себе достаточных сил, чтобы настаивать.
Принесли ужин. Сделали еще один укол и опять поменяли повязку на голове. Ни медицинская сестра, ни врач не выразили желания поговорить. Рохан узнал только, что рана его заживает очень быстро (он не удивился: с детства на нем все заживало, как на собаке) и, может быть, завтра снимут швы.
Один полицейский за дверью сменил другого. Такой же необщительный. Рохан не был отрезан от внешнего мира. На тумбе рядом с кроватью стоял телефонный аппарат. Молодой человек мог позвонить куда угодно. Вот только — кому, кроме отца он может позвонить в нынешней ситуации? А как раз отцу звонить и не хотелось.
Джибс появился на следующее утро. И не один, а в обществе высоченного негра в выгоревших шортах и безрукавке, которую стоило бы постирать.
Полицейский с достоинством козырнул.
— Рад тебя видеть в хорошей форме, мальчик! — с порога заявил Джибс.
— Не знал, что вы отдаете приказания местной полиции, сэр! — язвительно произнес Рохан вместо приветствия.
— Дин! Зови меня — Дин, мой мальчик! Нет, ты не прав! Я нанял его охранять твою персону! В этом гадюшнике никто не сделает это лучше полицейского! Разве что — военный полицейский, но там у меня меньше связей! Познакомься: Тарарафе, мой друг!
Рохан пожал руку негра: очень темную, очень большую, с длинными жесткими пальцами. Лицо Тарарафе с совершенно черной кожей, тем не менее, имело скорее европейские, чем африканские черты.
Лицо Тарарафе с совершенно черной кожей, тем не менее, имело скорее европейские, чем африканские черты.
— Мне удалось кое-что выяснить! — сказал Джибс, усаживаясь на край кровати.
— Вы нашли Фло?
— Нет! — Джибс перестал улыбаться. — Но я узнал, что чиновник Туруме, взяв недельный отпуск, уехал в родную деревню. В тот же день, когда ты с ним разговаривал. Это дало мне ниточку к людям, которые на него работали. К его соплеменникам здесь, в столице. И мы с Тарарафе поговорили кое с кем! Белую девушку трудно спрятать в этом городе так, чтобы никто об этом не узнал. Поэтому ближе к вечеру мы попробуем ее вытащить! Можешь присоединиться к нам, мой мальчик!
— Да! — сказал удивленный Рохан. Он ожидал, что Джибс попытается оставить его в больнице.
— Твой врач сказал: ты почти в норме, с завтрашнего дня можно оформлять документы на выписку! Так почему бы не сделать это сегодня?
— Отлично! — воскликнул Рохан, вскочив на ноги.
— Э нет! Я сказал: ближе к вечеру! Мы заедем за тобой! Тара!
Негр поднялся.
— До свиданья! — сказал ему Рохан. Но тот только улыбнулся.
— Тара ни слова не понимает по-английски! — сказал Джибс. -Но он — лучший в Кении стрелок и поэтому врагов у него меньше, чем можно было бы ожидать у человека с таким характером!
— Будь моим другом, Тарарафе, — произнес Рохан на суахили, — и радость моя будет полной!
— Друг моего друга Райноу (он произнес Рангно) — мой друг! — Тарарафе приложил руку к груди.
Рохан повторил его жест.
— Ну вот и отлично! — заключил Джибс. — До встречи!
Время тянулось ужасающе медленно. Рохан весь извелся. Тем более, что заняться было совершенно нечем: ни книг, ни телевизора, на окнах — жалюзи, сквозь щели которых не видно ничего, кроме крон деревьев внизу.
Некоторым, хотя и довольно болезненным разнообразием, было снятие швов. Повязку на его голове заменили марлевой нашлепкой, которую удерживала эластичная сетка. Врач осмотрел его, проверил рефлексы, поводил пальцем около Роханова носа и остался доволен.
У Рохана тоже не было жалоб, если не считать того, что макушка ужасно зудела. Он поинтересовался по поводу счета и узнал, что счет отослан в отель. По договоренности с управляющим.
Когда снаружи начала спадать жара, за Роханом пришли.
— Надень это! — велел Джибс, передавая молодому человеку сверток. Там оказались пятнистые шорты и той же военной расцветки рубашка с короткими рукавами.
— Твои собственные пришли в негодность, а заезжать за вещами в отель не входит в наши планы! — сказал Джибс.
— Это сойдет! — отозвался Рохан, быстро одеваясь.
Верзилы-полицейского за дверью не оказалось.
Бесшумный лифт опустил их на три этажа вниз, в холл.
Джибс предъявил документы охраннику («Интересный госпиталь!» — подумал Рохан), и они вышли в больничный парк. Несмотря на то, что самое жаркое время уже было позади, а густая листва неплохо защищала от солнца, воздух был горяч, как в сауне. Они пешком преодолели длинную аллею (слабость в коленях напомнила Рохану, что силы его пока ограничены) и, вновь предъявив документы, оказались на городской улице.
Рохан оглянулся. Надпись на воротах сообщала, что он провел время в частной клинике некоего Эддиса.
Опасения Рохана оправдались.
Опасения Рохана оправдались. Машина Джибса была совершенно не приспособлена к здешнему климату. Это был обшарпанный лендровер со снятой крышей, выкрашенный в желто-зеленый цвет. Кожаные сидения раскалились так, что было удивительно, почему они не загорелись.