Гриша осторожно и умело обтер мне ребра влажной тряпкой и, закончив, объявил:
— Счастлив твой Бог, Валерка! Аккурат в ребро угодил. На сантиметр ниже или выше — и привет…
Он стянул с себя рубашку и остался в тельняшке, но не нашей, морской, а в такой, какую носят десантники — в бело-голубую полоску. Быстро разрезав рубашку на полосы, Ширяев туго перебинтовал рану.
Я все-таки не выдержал и посмотрел на медленно пропитывающуюся кровью материю. Гриша перехватил мой взгляд и успокоил:
— Рана пустяковая. Кровь свернется, и все будет в норме. Одевайся, а я займусь твоими трофеями.
И он, усевшись на корточки, принялся деловито осматривать принесенный мною пистолет, что-то бурча себе под нос, но так тихо, что разобрать слова было невозможно.
— Давай помогу. — Мэри увидела, как я осторожно пытаюсь напялить на себя рваную рубашку, и присела рядом.
Она с материнской заботой помогла мне одеться, но встал я сам, наотрез отказавшись опереться на ее руку.
— Порядок! — Ширяев отстранил вертевшегося рядом сына, встал и с довольным видом сунул пистолет за ремень. — Конечно, не ахти, но трофейному коню в зубы не смотрят.
— А мне дай саблю! — Маратик еле поднял тяжелый для него клинок. — Всех зарублю!
— Это не игрушка, — остудил его пыл Гриша, забрал оружие у сына и спросил у меня. — Ты фехтованием не занимался?
— Нет. Только бегом, да и то очень давно. — Я усмехнулся, поняв двусмысленность ответа.
— Вот и я нет. Предлагали в молодости. Да, знать бы, где упадешь… Ладно, держи. Хоть что-то будет. Или махнемся, если хочешь. Я тебе пистолет, а ты мне саблю.
— Я все равно стрелять не умею, — признался я и вытащил ранивший меня нож. — Мне и этого хватит.
— Покажи-ка. — Ширяев взял нож и оценил балансировку. — Ну вот, хоть что-то знакомое…
Почти незаметным стремительным движением он метнул нож в стоящее метрах в десяти дерево. Нож легко вонзился в ствол сантиметра на три.
— Ну, папка, ты даешь! — восторженно прокомментировал Маратик и поинтересовался: — А мне можно попробовать?
— Потом, когда время будет. И очень тебя прошу: не шуми. С нами женщины, и мы должны их охранять. А теперь, — обратился он к нам, — надо уходить. Местечко здесь хорошее, но как бы сюда дружки бывшего поклонника прекрасного пола не нагрянули.
Возражать ему никто не стал. Вряд ли пираты, обнаружив убитого кореша, в панике повернут назад. Лучше к этому времени оказаться как можно дальше отсюда.
Нож я отдал Ширяеву. Глупо было держать у себя то, чем в совершенстве владеет другой. Поэтому я прицепил к поясу саблю, страстно надеясь, что воспользоваться ей не придется.
Никогда не держал в руках холодного оружия. Разве что в раннем детстве мы с приятелями вовсю размахивали палками, воображая себя то капитанами Тенкешами, то рыцарями, то мушкетерами. Но это было давно — так давно, что уже почти не верилось. Да и в играх своих погибали мы понарошку. Сейчас же все происходило всерьез, и забыть об этом не давала саднящая боль в боку. Будь я верующим, то хотя бы надеялся на загробную жизнь. Но в детские годы верить меня не научили, а сейчас я уже вряд ли в кого-то или во что-то поверю. Я верю лишь в то, что можно пощупать, попробовать на зуб, понюхать или ощутить любым доступным образом. Все, что находится за гранью восприятия, не находит дороги к моему сердцу. Вера противоположна разуму. Они, как параллельные прямые, пересечься не могут.
Мы продолжали идти лесом, по-прежнему не удаляясь от берега. Порой за спиной далеко-далеко звучали редкие выстрелы. Ширяев неизменно настораживался, как боевой конь, заслышавший привычные звуки.
Нас пока никто не преследовал. Или преследовал, но не мог догнать. Поэтому и бегство постепенно начало напоминать обычную прогулку. Отчасти этому способствовало и наше оружие, смахивающее на карнавальное. Справа же от меня шла эстрадная звезда, и поверить в это было не легче, чем в неспровоцированное жестокое нападение.
— Привал. — Шедший впереди Ширяев снял с плеч сынишку и устало присел на траву.
Женщины переглянулись и по очереди удалились за кусты, а я присел рядом с Гришей.
— Болит? — кивнул на мой бок Ширяев.
— Немного.
Мы закурили, с наслаждением выпуская струи табачного дыма.
— Тебе еще повезло. — Ширяев поерзал, устраиваясь поудобнее. — Я когда дырку в ноге заработал, так врачи сгоряча ампутировать хотели. Ногу, конечно, а не дырку. Знаешь же наших костоломов. Им на человека наплевать. Но ничего, отстоял.
— Ты что, воевал? — Почему-то рассказ о чужом ранении меня успокоил.
— В Афгане. А моим взводом командовал знаешь кто? — И, выдержав паузу, сам же ответил: — Кабанов.
— Сергей? — удивился я. После неудавшегося суда Линча я испытывал к Кабанову понятную симпатию.
— Он самый. Тогда он еще лейтенантом был. Отличный мужик! Пару раз нас из таких заварух вытаскивал, похлеще нынешней! Будь он сейчас с нами, придумал бы что делать. Эх, сейчас бы сюда наш взвод, да с оружием — эти морские разбойнички по лесу бы не бегали! Да что взвод… нам хотя бы Кабана найти!
— Кого это ты искать собрался? — подозрительно поинтересовалась вернувшаяся Вика. — Опять за старое?