Я представился ему уже не князем, а родовитым дворянином без титула, посланным в числе прочих царем Петром для ознакомления с миром. Свой костюм (я и Костя были в форме защитного цвета) я представил как национальных наряд наподобие стрелецких кафтанов, но гораздо менее распространенный. Остальные мои вещи погибли вместе с бригантиной.
Рана продолжала беспокоить меня, и я был очень слаб для каких-либо серьезных дел. Зато тем из нас, кто был здоров, пришлось отрабатывать проезд в роли палубной команды. Хорошо хоть, что все уцелевшие немного владели английским, да и к корабельным работам успели привыкнуть.
— Что думаешь делать дальше? — поинтересовался Флейшман в один из последних вечеров, когда по случаю теплой погоды мы легли спать прямо на палубе. — Добраться до Европы у нас нет денег, а бесплатно здесь делать ничего не любят.
— Наймемся матросами. Один рейс, думаю, выдержим. Но сперва надо поискать наших женщин. Только вот как узнать, на какой остров они высадились? И как до них добраться?
— Вот и я о том же. Может, захватим этот корабль? Пригрозим, и пусть ложатся на обратный курс, — предложил Юрка.
Я с изумлением посмотрел на него. Что-то до сих пор я не замечал в нашем помощнике шкипера воинственных наклонностей, хотя в последнем бою он вел себя достойно и довольно умело. Но там у него не было выхода.
— Во-первых, это неэтично по отношению к нашим спасителям, — возразил я. — Во-вторых, захват корабля — не что иное, как пиратство, и если нас поймают, то без лишних разговоров вздернут на рее. В третьих, нас осталось слишком мало. Ни я, ни Костя сражаться пока не в состоянии.
Еще аргументы привести?
— Достаточно, — улыбнулся Юрка. — Ты не думай, я это так, не всерьез. Рдецкий уже предлагал ребятам такой вариант. Правда, все отказались. В основном по третьей причине.
— Предлагал, говоришь? — Мне был неприятен подобный демарш Грифа за моей спиной. Я уже не хотел считать себя начальником над оставшимися. Наше совместное пребывание подходило к концу, и каждый был волен сам устраивать свои дела. Но все-таки…
— А что тут удивительного? Гриф не был бы Грифом, если бы не стремился к власти. Это ты командовал какой-то разведротой, а он вертел такими делами и людьми, что рассказать — не поверишь. Даже твой шеф по сравнению с ним мелкая сошка, хоть и советник президента всея Руси. А тут такой прекрасный случай. Бригантина погибла, женщины пропали, сами мы спаслись только чудом. Почему бы не обвинить во всем прежнее начальство, то есть тебя?
— В последнем он прав. — Я довольно часто упрекал себя в случившемся. — И скоро ждать черной метки?
— Вопрос, конечно, интересный, — протянул Флейшман. — Команда вправе выбрать нового капитана, да вот беда: почти всех устраивает старый! Грифа поддерживает только Вовчик. Не знаю почему, да и, признаться, знать не хочу. Не та фигура.
— А ты? — Флейшман был нашим последним специалистом по парусному делу, и в этом качестве требовался всем.
— Я знаю, кто такой Гриф. — Юрка посмотрел мне в глаза. — Скажу честно, ты тоже далеко не ангел, но если выбирать между тобой и Грифом… Тут, собственно, и выбирать нечего. Но учти сразу: в Россию я с тобой не поеду.
— Спасибо за откровенность. А насчет России… я никого туда силком не тащу.
— Значит, вместе до Европы?
— Да.
Мы скрепили наш временный союз рукопожатием и прозаически завалились спать.
А через день с палубы корабля мы увидели главный город Ямайки, ее столицу Порт-Ройал.
Хоть он и считался столицей, но ничего особенного из себя не представлял. Иная провинциальная дыра в Европе выглядит намного краше. Одно — и двухэтажные домики, обязательный форт, несколько разномастных парусников в гавани…
Питер отправился на берег — улаживать, по его словам, различные формальности, а мы остались ждать. Через полчаса к кораблю подошел отряд солдат в красных мундирах, и у меня тревожно заныло под ложечкой.
Вышедший вперед офицер объявил нам, что именем короля мы арестованы, и приказал сдать оружие.
— Что будем делать? — тихо спросил меня Ширяев. В его глазах я прочитал знакомую решимость.
— Ничего. — Я лихорадочно оценивал наши возможности. Наше с Костей состояние не позволяло нам действовать в полную силу. А хоть бы и в полную — уложи мы сейчас этих солдат и захвати корабль, в море нам все равно не выйти: пушки форта держат под контролем выход из гавани. Нас расстреляют, как куропаток, а мы даже не сможем им ответить. И я повторил: — Пока ничего. Сдадим сабли и кремневое оружие. Это старье мы всегда раздобудем. Пистолеты оставьте и спрячьте. Главное — держаться всем вместе. А там посмотрим, как лучше поступить.
— А ты в тюряге-то сидел? — ехидно поинтересовался у меня Рдецкий. — По фене ботаешь?
— Посижу для разнообразия, — ответил я. — Кому знать, как не тебе: нет таких тюрем, из которых при желании нельзя бежать.
Не знаю, каковы британские солдаты в бою, но арестовать нас они толком не сумели. Мы сами выложили перед ними трофейное оружие и жалкие остатки денег, а нас даже не стали обыскивать.
Разлучать нас тоже не стали. Всех загнали в одну пустую камеру местной, весьма неказистой, но прочной тюрьмы. На полу валялись кучи прелого сена, в углу стояло зловонное ведро, служившее парашей, свет пробивался в крохотное незастекленное окошко где-то под самым потолком. Массивная деревянная дверь без полагающегося в таких случаях глазка скрипнув, отделила нас от мрачного коридора. Наше заточение началось.