Спина нестерпимо болела, подгибались колени, но открывшаяся вдруг картина сразу придала мне сил.
Двор был заполнен вооруженными людьми. Тут были и мои товарищи по несчастью, и Командор со своими людьми, и какие-то незнакомые мне мужчины, переговаривающиеся между собой по-французски. Тут же стояли и сбившиеся в кучку надсмотрщики, обезоруженные и затравленно озирающиеся. Особенно испуганно выглядел Гриф, но он же первый попытался взять себя в руки.
Стоявший напротив него Кабанов презрительно смерил Рдецкого взглядом и спросил:
— Допрыгался, Гриф? Или надеялся, что я уже не приду? А ты здорово поторопился.
— А чего ты от меня хотел? Чтобы я спину вместе с черномазыми гнул? Или на его месте торчал? — Гриф небрежно кивнул в мою сторону.
— Тебе это пошло бы на пользу. Впрочем, за твои грехи отведать кнута слишком мало. — В глазах Командора искрился лед. — Сколько на тебе жмуриков-то висит? Да зачем я спрашиваю? Все равно не скажешь. Да это и не важно. Времени разбираться с тобой у нас нет, и потому судить тебя будем только за последние твои проделки.
— Нет у тебя такого права: судить, — возразил Гриф. — Сам-то ты сколько народа в Афгане перебил?
— Не тебе об этом судить, — отрезал Кабанов. — Я за свои дела я отвечу перед своей совестью и перед Богом, если он есть, а ты за свои ответишь нам здесь и сейчас.
— Счеты со мной сводишь? — скривился Гриф. — Валяй. Ты сейчас сильнее.
— Нет. Если бы хотел — давно бы уже свел, — спокойно возразил Командор. — А ты Вовчика сам на побег подбил, сам же и убил при попытке к бегству. Выслужиться захотел… Это убийство — твое первое преступление. Переходим ко второму: предательство. Не родине — сейчас и не разберешь, где у нас родина. Ты своих же товарищей по несчастью предал и продал. А знаешь, что с предателями делают?
— Ты не посмеешь! — Рдецкий вмиг побледнел. — Это чистейшей самосуд.
— А Вовчик? — спросил Кабанов. — Подумай о нем пять минут. Больше дать не могу — тороплюсь очень. Да больше и не нужно. Все свои преступления ты и за месяц не вспомнишь. Разве что, когда висеть будешь.
— Как — висеть? — не понял Гриф.
— Молча. Может, ты расстрела потребуешь? Так предателей на Руси издавна вешали, как собак.
Рдецкий вдруг резко выдернул из кармана руку, и в ней черной сталью сверкнул пистолет.
Командор стоял от него в нескольких шагах, и в руках у него ничего не было. У меня успела промелькнуть мысль, что Сергею конец, однако реакция у нашего Командора была молниеносная.
Командор стоял от него в нескольких шагах, и в руках у него ничего не было. У меня успела промелькнуть мысль, что Сергею конец, однако реакция у нашего Командора была молниеносная. Миг — и в руке Кабанова оказался его короткоствольный револьвер, и сразу же грянул выстрел.
Удар пули был так силен, что Рдецкого развернуло в сторону. Его правое плечо обагрилось кровью, рука повисла плетью. ТТ выпал на землю.
— Забыл с кем имеешь дело, Гриф, — невозмутимо, точно ничего и не случилось, сказал Командор. — Патрона жалко. Повесить его!
Два француза подскочили к Рдецкому, завернули ему руки, связали их, и поволокли к виселице — она имелась у каждого уважающего себя плантатора, так что искать подходящий сук не пришлось.
— А этих куда? — деловито осведомился Ширяев, показывая на остальных надсмотрщиков.
— Пусть ребята сами решают. И еще — не в службу, а в дружбу… проследи, чтобы был порядок.
— Есть! — козырнул Ширяев и быстро направился к виселице.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — изрек Командор. — Как ты себя чувствуешь, Юра?
— После твоего появления — намного лучше, — ответил я, хотя с трудом держался на ногах.
Подошедший Петрович быстро осмотрел мне спину и, уложив в тени, стал осторожно втирать приятно холодящую мазь. Боль немного стихла, но я и сейчас испытывал такое чувство, точно меня приговорили к смертной казни, но в последний момент помиловали. Никогда не думал, что оказаться среди своих может быть так приятно!
— Идти-то сможешь? — спросил вновь подошедший Кабанов.
— Смогу, — пробормотал я. Если откровенно, я был в этом далеко не уверен, но так хотелось оказаться подальше отсюда!
— Порядок! — подошел к Командору Ширяев. — Если не считать того, что перед смертью в штаны наложил, гад.
— Надеюсь, мое заключение не нужно? — спросил Петрович, не прерывая своего занятия.
— Нет. Все равно висеть ему долго. До возвращения хозяев, — отмахнулся Командор. — Ну, ладно, Юра, набирайся сил! Через час выступаем. А у меня еще дела.
— Куда хоть идем? — поинтересовался я, хотя был готов идти даже на край света.
— В Порт-Ройал, — небрежно ответил Кабанов. — Капитан французской королевской армии Мишель д'Энтрэ приглашает нас к себе в гости. Правда, пока не во Францию, а на Гаити, но почему бы и не уважить хорошего человека? Вот только разживемся какой-нибудь посудиной у наших британских друзей. Ты что предпочитаешь, бриг или шхуну?
— Бригантину. Хоть что-то знакомое, — улыбнулся я. Нет, с Командором не пропадешь!
— Хорошо. Будет тебе бригантина, — тоже улыбнулся Кабанов и хитро подмигнул.
52. Кабанов и другие. Слава десанту!
К Порт-Ройалу подошли к вечеру, однако все в город не пошли. Появление в портовом городе новых людей — вещь обычная, но вдруг найдется некто излишне любопытный и полезет с нежелательными вопросами? Лучше не рисковать понапрасну. Одно дело — три человека, и совсем другое — почти тридцать. Девятнадцать французов и десять русских. Ардылов отказался пойти всеми, объявив, что от добра добра не ищут, и он уже по горло сыт всевозможными приключениями. Уговаривать его Кабанов не стал. Каждый вправе сам выбирать свою судьбу, лишь бы этот выбор не выходил боком другим. Да и воином токарь был никудышным. Сам поражаюсь, как ему удалось уцелеть во всех перипетиях бесконечной одиссеи?