Если подумать непредвзято, то лучшая доля выпала на тех, кто был убит первым же залпом. Мы все тогда думали о скором спасении, и вряд ли многие перед смертью успели понять, что диковинные корабли несут не избавление, а гибель. Да, мы смогли выжить в последовавшем аду, но надолго ли? Что ждет нас в конце?
Нет, надо навсегда избавиться от таких мыслей. Мы убедились, что можно преодолеть любую опасность, справиться со всеми трудности, выбраться из почти безнадежной ситуации. Надо лишь не терять головы и находить в себе силы бороться. Мы уже пережили столько, что получили право надеяться на благополучный исход. А что до дальнейшего… Единственное, чем я дорожил всерьез, была моя семья. Деньги, вещи — вздор, когда сравниваешь их с дорогими тебе людьми.
Вот только как будут мои без меня? Худо-бедно, но я был кормильцем. Найдут другого мужа и папу? Варька ведь уже не раз грозила мне этим, когда я излишне долго, по ее мнению, задерживался на берегу. Моряк зарабатывает в море.
Насколько легче Кабанову! Он давно успел развестись и остался один, как перст. Не знаю, что там у них произошло с бывшей женой — командор не любит вспоминать подробности прошлой жизни. Но сомневаюсь, что инициатором стал он. Сергей — человек долга, вряд ли он в способен кого-либо бросить, тем более любимого человека. А вот как жена могла бросить такого мужчину? Чего же тогда бабам вообще от нас надо?
А чего от меня хочет Мэри? Защиты? Уверенности в завтрашнем дне? Пусть я не десантник, однако многие ли из наших мужиков могут похвастать тем, что имеют пригодную для семнадцатого века специальность? Раз существуют корабли, то есть и люди, ведущие их по волнам…
…Ужин состоял из куска отварной солонины, ячменной каши и стакана вина. Нормы были не особенно большими, но как-то хватало. Серега тоже ужинал со мной. Практически весь день он то возился с пушками, то учил бывших пассажиров фехтовать, и устал, думаю, не меньше моего. К тому же рана его еще не зажила. Петрович потратил массу времени, доказывая командору лечебную пользу покоя, но так и не убедил упрямого пациента. На все доводы Кабанов отвечал, что в постели его непременно укачает, и вообще он умрет со скуки. Правда, особых приступов морской болезни я за ним не замечал, но был втайне согласен с пагубностью безделья. Покой расслабляет, а ведь неизвестно, что ждет нас впереди.
Покой расслабляет, а ведь неизвестно, что ждет нас впереди.
— Никогда не думал, что придется иметь дело с музейными ценностями, — неторопливо жуя, сказал Сергей.
— Ты о пушках? А я, по-твоему, предполагал, что придется ходить под парусами?
После этого обмена репликами мы замолчали, и лишь когда взялись за трубки, разговор возобновился.
— Ты уверен, что мы сможем добраться до Европы? — уже не в первый раз спросил Кабанов.
— Европа не настолько мала. Как-нибудь не промахнусь. Кстати, ты уже решил, в какую страну мы направимся? Европа, она большая. Хорошо бы знать заранее, куда именно мы желаем попасть.
— Куда-нибудь поближе к России, — ответил Сергей, раскурив трубку. — Если большинство не предпочтет иную страну.
— Значит, все-таки в Россию? Но ведь там скоро начнутся войны, да и в петровские реформах приятного мало. Многие будет против.
— Я солдат, — слегка улыбнулся Сергей. — А остальные… Я не вправе решать, как им прожить оставшуюся жизнь. Так или иначе, но в Европе наши пути неизбежно разойдутся. Каждый будет устраиваться как может. Люди у нас по большей части торговые, им где хорошо, там и родина. А мне это блуждание по заграницам уже порядком надоело. Да и кем я могу стать? Купца из меня не получится, моряка — тоже, наследство мне не светит. Одна дорога — в наемники. Но чем сражаться непонятно за кого, лучше послужу России. А ты?
— Не знаю, — откровенно признался я. — Я ведь не солдат, а моряк, да и то не военный. А у нас на родине и флота еще нет.
— Нет, но будет. Подожди. Триста лет российскому флоту отмечали в девяносто шестом, значит, через четыре года появится.
— Где? К Балтийскому морю выхода еще нет, — напомнил я. — Разве что, в Архангельске.
— Может, и в Архангельске. Ты лучше у Флейшмана спроси. Историю он знает лучше нас с тобой. Хотя решать все равно тебе.
— А ты заранее осуждаешь мой выбор, — поддел я его, хотя ничего окончательно не решил.
— Ошибаешься, — Сергей допил вино и с некоторым сожалением взглянул на пустой стакан. — Не те у нас обстоятельства, чтобы осуждать кого-то за выбор или принуждать к своему. История, насколько я понимаю, уже состоялась. Россия все равно победит с нами или без нас. А мы, чисто по возрасту, вряд ли доживем до победы. Возвращение на родину по существу равноценно решению отправиться добровольцем на фронт. До всеобщей мобилизации еще никто не додумался, призыву мы не подлежим, и каждый должен решать этот вопрос сам для себя. Во времена Ивана Грозного я бы тоже предпочел держаться подальше от родных мест. И совесть меня бы не мучила.
Мы поговорили еще немного и отправились спать.
Наверное, я сразу и заснул. В памяти осталось лишь, как я укладываюсь на кровать, а затем пробуждаюсь без четверти четыре.