Нам же приходилось куда тяжелее. Мастерить что-либо своими руками мы были просто не приучены, и использовали нас исключительно на уборке сахарного тростника наравне с неграми. Да и тут мы здорово отставали от черных, и редкий день обходился без минимум двух-трех ударов бича по голой спине. Даже спать приходилось большей частью на животе.
— Так дальше продолжаться не может, — к концу второй недели заявил мне Рдецкий, когда мы с ним сидели, давясь обеденной бурдой.
Да и тут мы здорово отставали от черных, и редкий день обходился без минимум двух-трех ударов бича по голой спине. Даже спать приходилось большей частью на животе.
— Так дальше продолжаться не может, — к концу второй недели заявил мне Рдецкий, когда мы с ним сидели, давясь обеденной бурдой. — Тут нас всех забьют, как собак. Даже не как собак, а как бессловесных кроликов. Мы что, и дальше будем покорно ждать своей очереди?
— А что мы можем сделать? — спросил я. — Не апеллировать же к суду с просьбой о смягчении приговора!
— Да, суды здесь покруче наших, — согласился Гриф. — В родной тюрьме сидеть было бы куда приятнее.
Естественно — ему-то что тюрьма, что санаторий. Здесь о прошлом Рдецкого не знали, а если бы узнали, то могли и вздернуть без разговоров. Другие времена, другие нравы. Вслух я сказал:
— Со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Жаловаться можно сколько угодно — от этого ничего не изменится.
— Действовать надо. — В глазах Грифа мелькнула ненависть. — Я бы и от своих такого не потерпел, а от чужих терпеть тем более не собираюсь. Загнуться от приговора за несовершенные дела…
— А за совершенные разве легче? — поддел я его. — Что ты предлагаешь?
— Что тут еще можно предложить? Побег, — смерив меня оценивающим взглядом, ответил Гриф.
— Как? И куда бежать? Ямайка — остров большой, но рано или поздно нас все равно найдут. Объявят награду, так нас любой встречный выдаст с потрохами. Да и всю жизнь прятаться не станешь.
— Разумеется, — кивнул Гриф. — Но всю жизнь и не надо. Затаимся на месяц-другой, пока активные поиски не улягутся, а там доберемся до берега, приватизируем подходящую лодку — и поминай как звали! До Гаити не так далеко, а там французы.
Изложенный в нескольких словах план был, несомненно, наиболее разумным из всех возможных, но гладко было на бумаге…
— Хорошо, но возникает еще несколько логичных вопросов. Чем мы будем заниматься этот месяц-другой? Где скрываться, чем питаться? Что станем делать на Гаити, если доберемся? И, наконец, как мы сможем убежать? Нас восемь человек, но среди нас нет ни одного настоящего профессионала. Кабанов, Сорокин, Ширяев — все они наверняка на другой плантации, но мы же не знаем, где именно? Или ты предлагаешь отыскать их и на Гаити бежать вместе?
— Нет. Начнем рыскать между плантациями — нас в два счета поймают. А что касается побегов… ты уж извини, Юра, но единственный профессионал здесь — я. Как и ты единственный из настоящих моряков. Поэтому я и предлагаю бежать вдвоем. Ты прав, остальные уже ничто, обуза. Да и поверь мне, человеку в таких делах опытному, что толпой бежать намного труднее. Вдвоем мы в любую щель пролезем, а все вместе… Нет, только вдвоем! Еды на двоих нужно меньше. Скажу тебе по секрету — мне удалось кое-что раздобыть и припрятать, так что на первое время с голоду не помереть хватит. А как добраться до Гаити… Что ж, придется нашему хозяину поделиться с нами деньгами. Нам они, сам видишь, намного нужнее. Но это я тоже возьму на себя. Тебе же придется убрать одного из надсмотрщиков. У меня осталось всего два патрона… маловато. Нужно хоть какое-нибудь оружие. Не могу же я все делать сам! — В последней фразе мне почудилось какое-то притворство. — Согласен?
— Подумать надо. Сам понимаешь, такие дела с бухты-барахты не делаются.
— Подумай, конечно, — согласился Гриф. — Но только не очень долго. Тянуть тоже не следует.
В принципе, я почти не имел возражений против предложенного плана.
Тянуть тоже не следует.
В принципе, я почти не имел возражений против предложенного плана. Я очень скоро ощутил, как выматывает меня эта каторжная работа, как быстро я теряю силы. Если побег откладывать, сил на него может попросту не остаться. Нас было слишком мало для бунта, и даже окажись с нами Кабанов, нас могла погубить любая случайность. Точно так же мы не могли восьмером захватить корабль, и даже в случае успеха справиться с парусами на любой посудине крупнее прогулочной яхты. Уйти в леса и партизанить? Но не всю ведь жизнь! Тогда и в самом деле лучше бежать, а там или украсть лодку, или завербоваться матросами (если невероятно повезет) на первый попавшийся корабль. Насколько мне помнится, примерно в это время Порт-Ройал был чем-то вроде столицы флибустьеров Карибского моря, а они вряд ли требовали от матросов какие-то документы. Правда, городу в конце концов предстояло погибнуть во время землетрясения, но когда это произойдет я, хоть убейте, вспомнить не мог.
Единственное, что вызывало у меня некоторые опасения — личность напарника. После моих последовательных отказов у Грифа не могло быть никаких причин любить меня. Более того. Насколько я помнил рассказанное мне в той, прежней жизни, Гриф всегда отличался редкой злопамятностью, и при первой же возможности припоминал человеку все подлинные и мнимые обиды. Так почему же он выбрал меня? Только ли потому, что я и в самом деле остался единственным, кого можно с натяжкой назвать моряком? Ярцев-то пропал неизвестно где, и, учитывая огромное количество островов в архипелаге, найти нашего Шкипера попросту нереально. Да, до боли жаль Лену, да и Валера был неплохим парнем, но правде надо смотреть в глаза…