Море не знает отдыха. Как и море, редко дремлют в нем корабли. Но корабли не ходят сами, и потому люди сменяют друг друга на вахтах, правят курс, вглядываются в ночь, высматривая опасность…
Мы не знали, насколько близка к нам земля, и не оставляли на ночь много парусов. В темноте нетрудно налететь на рифы, а еще одно кораблекрушение — это уже слишком. Впередсмотрящие напряженно вглядывались во тьму, но в остальном ночные вахты, как правило, спокойнее дневных. Никто не носится на палубе, никто не прибирается, никто не возится с такелажем…
После крепкого кофе спать почти не хотелось, и я медленно прохаживался по квартердеку, пыхтел трубочкой, да перебрасывался ленивыми замечаниями с Кузьминым.
Николай привычно стоял за штурвалом. Следовало бы для пользы дела перевести его в другую вахту, но расставаться с ним мне не хотелось. Не первый рейс вместе, сработались, привыкли друг к другу, а это тоже значит немало.
— А что сейчас в Венесуэле? — спросил Николай. — Колония там или независимое государство?
— Наверное, колония. Государства в Америке, по-моему, возникнут позднее. А чья… Язык-то испанский.
— По мне уж лучше испанцы, чем англичане, — убежденно заявил Кузьмин. — Головорезы хреновы!
— Испанцы тоже не лучше, — возразил я, вспомнив разговор с Флейшманом. Юра говорил, что зря романисты романтизировали борьбу пиратов с испанскими завоевателями. Испанцев неизменно изображали в облике классических садистов и негодяев. Да, они разрушили государства атцеков и майя, но население нынешней Латинской Америки в значительной степени состоит из метисов и креолов, то есть из потомков индейцев, а в англоязычных Соединенных Штатах коренные жители уничтожены почти под корень. Так кто же из бывших противников был более жесток? — Они ведь тоже за нами гнались.
— Что ж не гнаться, раз мы убегали? Стрелять-то они не стали. Может, хотели узнать, что за флаг такой? Ни разу не видели, вот и полюбопытствовали. А мы сразу задали стрекача. Глядишь, и обошлось бы.
— А если нет? Не знаю, как они ведут себя дома, но здесь, по-моему, никто особенно не отличается от наших британских друзей. До властей далеко, а море умеет хранить тайны. Пропал корабль, и пропал. Никто ничего не докажет. А у нас женщины…. Лакомая добыча.
— Не так-то просто эту добычу взять, — проворчал Кузьмин. — Мы тоже не лыком шиты.
— Куда ты потом направишься? После того, как до Европы доберемся? Вернее, если доберемся?
— Как — куда? — даже удивился Николай. — В Россию, конечно! Рулевые на любом флоте нужны. Не пропаду.
— Почему обязательно в Россию? Хорошие рулевые действительно на любом флоте нужны. Так что можешь выбрать любую страну.
— Чего я там не видел? Живут они, может, получше нашего, но уж больно там все чужое. Нет, я лучше к себе. А ты, Сергеич? Неужели хочешь туда податься?
— Да вроде нет. — Я и в самом деле понятия не имел, куда лежит мой путь. Но рано или поздно надо будет определиться и решить, какое место и в какой стране я хочу занять в этой жизни.
— И командор не хочет. Моряки наши хотят вернуться на родину, десантники тоже, — перечислил Кузьмин. — Разве что, бизнесмены бывшие против. Им-то все едино где жить, лишь бы деньгу зашибать.
А я? Чего хочу я? Патриотом родной земли назвать меня трудно. Никогда я не понимал всей этой возвышенной болтовни о дыме отечества, крыше родного дома, чести знамени и прочих эфемерных вещах. Единственная причина, по которой я никуда не пытался уехать — сознание своей ненужности «там». Как говаривал один мой школьный приятель: «В Париже я себя не вижу». Но теперь я стал одинаково чужим в любой стране. Да и моя страна всегда была самой неухоженной и меньше всего пригодной для жизни. Нет никакого резона стремиться туда, а затем влачить жалкое существование. Лучше найти местечко поспокойнее.
Вот только есть ли в этом времени страна, в которой я бы хотел жить? Я перебирал все, и не мог найти четкого ответа. Немцы жадны и педантичны, англичане подлы и скучны, французы ветреные интриганы, испанцы пылки, но излишне религиозны. Да, хрен редьки не слаще. Со временем все образуется, но мне-то что с того?
Выбрать я еще успею. Мы пока не отправились в путь по-настоящему.
Да, хрен редьки не слаще. Со временем все образуется, но мне-то что с того?
Выбрать я еще успею. Мы пока не отправились в путь по-настоящему. Да и неизвестно, сможем ли добраться до цели? Так куда спешить?
Рассвет постепенно приближался. Вместе с ночью таяла и бодрость. Говорить стало трудно, и разговор утих сам собой.
Кому — как, а по мне предутренняя вахта еще хуже собачьей. Никогда так не хочется спать, как в эти предрассветные часы. Точнее, не столько хочется спать, сколько невозможно бодрствовать. Организм зависает в неопределенном состоянии. Сил что-то делать почти нет. Голова работает плохо. По инерции продолжаешь топтать палубу, а сам ждешь: когда же смена? Потом — голова на подушку и сон.
Я спал ночью не менее шести часов, но все равно не выспался. Наверное, виноваты постоянные недосыпания последних дней. Измученный организм стремится наверстать упущенное, и, как его ни обманывай, рано или поздно он своего добьется.