Но что тут странного? Женщине свойственно стремление отдаться не просто мужчине, а мужчине с положением. В наше время положение определялось толщиной кошелька. Я и сам погулял всласть, пользуясь своим богатством. Теперь наши прошлые банковские счета ничего не значат. На первый план вышли чисто бойцовские качества: умение драться, присутствие духа в любых ситуациях, мгновенная ориентация в самой тяжелой обстановке, одержанные победы… В этих делах даже Сорокин не в силах составить Кабану конкуренцию. Вот и смотрят бабы голодными глазами на нашего командора, а тот воспользовался ситуацией и взял себе сразу двоих. Видно, и в этом деле он малый не промах, и мелочиться не любит.
Во мне нет зависти. Если хочет — пусть забирает хоть половину женщин, только вытащит нас в места более спокойные. Если ему для этого необходима смена партнерш, готов сам их поставлять. Лишь бы итогом стало наше спасение, а все остальное неважно.
— Все, отчалили. — Валера опустил бинокль и, стараясь выглядеть спокойным, затянулся трубкой. Но затяжка получилась нервная, и шкипер (так с моей легкой руки стали называть Ярцева в отличие от командора — Кабанова) смущенно улыбнулся. — Волнуюсь, черт!
— Я тоже, — признался я. — Еще месяц такого круиза — и можно всех нас скопом отправлять в дурдом лечить расстроенные нервы. Кроме командора и его лихих товарищей. Их, по-моему, заставить волноваться в принципе невозможно. Или они умеют это скрывать?
— Не знаю. Уставать — устают, сам видел. И до женского пола охочи как… — Валерка замялся в поисках сравнения.
— Как все вояки, — подсказал я. — Кавалергарда век недолог… Раньше не задумывался, а теперь прекрасно понимаю. Когда постоянно рискуешь жизнью, мелкие радости кажутся намного слаще. Сегодня недогулял, недолюбил, а завтра уже поздно.
— У тебя кто-нибудь остался там? — спросил Валера, и в глазах его мелькнула тоска.
— Никого. — Это прозвучало как похвальба. — У папаши свое дело, сестра пристроена, жениться я так и не женился.
— А у меня семья, — сообщил Валера то, что я и так прекрасно знал. — Как они там сейчас?
— Сейчас они еще не родились и родятся очень нескоро. Можешь смело считать себя холостяком. Мой тебе совет: раз все это в прошлом, вернее, в будущем, так зачем себя изводить? Мэри — неплохая девчонка. Один мой приятель был готов выложить перед ней кучу денег, на охоту в Африку приглашал, едва слюной не исходил, а выбрала она тебя. Так какие проблемы?
— Что за приятель? — Семья семьей, а в голосе Шкипера прозвучали ревнивые нотки.
— Пашка. Бывший владелец карабина. — Я вспомнил своего туповатого приятеля, погибшего в день нападения, и невольно вздохнул.
Мне было жалко не столько похотливого незадачливого охотника, сколько самого себя. Пашка не был моим другом, лишь приятелем, да и то потому, что я часто вел с ним дела.
Пашка не был моим другом, лишь приятелем, да и то потому, что я часто вел с ним дела. Но такой нелепой смерти не пожелаешь даже врагу! Быть убитым без малого за три века до собственного рождения — не слишком ли парадоксально звучит? А может, и не стоит жалеть никого из нас, ведь мы еще родимся и проживем весьма неплохую жизнь, прежде чем вновь провалимся в прошлое, где и погибнем?
Говорю про неплохую жизнь, потому что неудачникам не по карману дорогой круиз. Можно утешаться. Многие верят в загробную жизнь, мы же точно знаем, что нам предстоит прожить и сделать, и не где-то на небесах, а здесь, на Земле.
Умрешь — начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь.
Ночь. Ледяная мгла канала.
Аптека. Улица. Фонарь.
Если отбросить мрачноватые краски, то сказано словно про нас. Блок чутьем поэта точно предвидел наше будущее. А может, нет ничего абсолютно нового под луной. Как знать, уж не случалось ли такое не раз, и не два. Рассказать бывшим современникам ничего не сможешь, корабль рассыплется трухой, да и кто его станет искать за тысячи миль? Люди же редко оставляют заметный след в истории. Чем дальше в глубь веков, тем меньше имен. Если поискать специально, может, и удастся отыскать в каких-нибудь старинных документах знакомую фамилию… Но мало ли однофамильцев на свете!
Я не слыхал рассказов Оссиана.
Не пробовал старинного вина.
Зачем же мне мерещится поляна,
Шотландии кровавая луна?
Может, и нет никакой памяти предков, а есть лишь собственная память о далеком прошлом, куда попадаешь из будущего? Не об этом ли хотел сказать Мандельштам, по обыкновению зашифровав свои стихи? И у скольких поэтов можно отыскать созвучные строки?
— Пора бы им возвращаться. — Оказывается, я предавался размышлениям добрый час.
Там, у берега, все оставалось по-прежнему. Городок продолжал жить своей жизнью. Хранил молчание форт. Шлюпка с нашими ряжеными болталась по морю, не отходя далеко от берега, но и не приближаясь.
На корабле напряжение тоже успело схлынуть. Повода для тревоги не было, и люди занимались кто чем. Вахтенные стояли на своих местах, десантники возле пушек, кто-то привычно прибрался в наших авгиевых конюшнях, готовился обед, а те, кто был относительно свободен, отдыхали на палубе.
— Кажется, кто-то зовет ребят. — Валера взглянул в бинокль и уточнил: — Не наши. Кто-то из аборигенов.