Андреа разбиралась в группах крови столь же безупречно, как опытный дегустатор разбирается в сортах и возрасте хорошо выдержанного вина. По одной-единственной капле она могла безошибочно описать того, в чьих жилах ранее текла эта живительная жидкость. Могла рассказать о человеке все, начиная от года рождения и заканчивая его самыми потаенными, скрытыми пороками. Да и сами группы отличались друг от друга разительно, будто ягоды с виноградной лозы из различных виноградников. Кровь первой группы — самой старой на земле, принадлежавшей воинам и повелителям — чуть горьковатая, вязкая, как шоколад, сытная и питательная. Пища настоящих королей. Вторая группа, несущая терпкий привкус полевых трав и степных солончаков, беспокойная и непокорная — кровь охотников и кочевников. Третья — еще не перебродившая окончательно, слабая, словно яблочный сидр, суетливая, тонизирующая, насыщенная пузырьками воздуха, лопающимися на кончике языка — кровь торговцев, путешественников, пилигримов. И наконец самая юная и редкая — кровь четвертой группы. Именно ею обладал сам Спаситель — Иисус из Назарета, сын Божий. Легкая, как тончайшие вина Шампани, опьяняющая животворящим дуновением океанического бриза, напоенная светом звезд и мудростью космоса — основа души богов и пророков. Именно этот благородный напиток Андреа всегда вожделела своим ненасытным естеством и неизменно предпочитала всем прочим. Именно носителей этой группы она, ведомая острым чутьем охотника, выслеживала в суматохе праздничного карнавала и увлекала за собой, чтобы насладиться в тишине и покое, посмаковать, выпить до последней капли…
Стригойка вздрогнула от предвкушения и попыталась обуздать разыгравшееся воображение, вызвавшее томительную судорогу внизу живота, наполнившее рот голодной слюной.
Нет, ни один консервант, грубый суррогат, доставленный из донорского пункта, не может утолить извечной жажды стригоев и не способен заменить живую, горячую кровь. Эта кровь мертва! Андреа несколько мгновений брезгливо рассматривала недопитый бокал, а потом широко размахнулась и раздраженно выбросила его в окно, прямо в темную воду Большого канала. Проводила сосуд крепким словом и злобно расхохоталась в лицо ночной Венеции, переливающейся яркими, электрическими огнями.
Из всех многочисленных городов человеческого мира Андреа раз и навсегда остановила свой выбор только на одной Венеции — городе-сказке, городе-мечте, являющем удивительный симбиоз вековых традиций и вместе с тем всего остро модного, суперсовременного. Прекрасное видение, появляющееся на границе моря и неба, словно дивный корабль, пришедший из страны фей и остановившийся вдали от берега, как бы оберегая свое хрупкое очарование. Воздушный град, построенный на песчаных островах и укрепленный сваями из лиственницы, ставшими в воде прочнее камня; город, невесомо парящий над волнами искусственной лагуны Адриатического моря. Венеция, неповторимая в любое время года: в тумане осени, когда она романтична и таинственна, и при ярком летнем солнце, когда цветные витражи ее дворцов кажутся украшением в зеркальной оправе канала. Пестрые стены зданий, проступающие сквозь мелкую сетку зимних дождей, словно иссеченная трещинами гравюра старого мастера эпохи Возрождения. Просторная площадь Сан-Марко, каждую весну уходящая под воду в период обязательных сезонных наводнений, а в иные дни — густо заполненная тучами голубей, ставших ее неотъемлемым гомонящим атрибутом. Роскошный Дворец Дожей, поражающий воображение парадными залами и знаменитой капеллой, расточительно обставленный и украшенный полотнами Тинторетто, Веронезе, Тьеполо. Баснословные богатства, которые Андреа с радостью прибрала бы к своим рукам. Ненавистные церкви Санта Мария дей Мираколи и Санта Мария дела Салюте, настолько намоленные истово верующими католиками, что даже дующий с их стороны ветер обжигает сильнее песчаной африканской бури. А громадные мосты Риальто и Скарли, окруженные соблазнительными магазинчиками антиквариата… О-о-о, Венеция воистину являлась самым прекрасным городом, по праву носящим свои романтичные прозвища — Безмятежнейшая и Королева каналов. А разве королеве стригоев не пристало жить в городе королев? Две повелительницы, достигшие полнейшего взаимопонимания и заключившие незыблемый, почти мистический союз. Венеция, и рядом с ней сама Андреа — высокая, стройная, белокожая и синеокая, словно дух природного божества, сошедший с пейзажа Каналетто. Хрупкая красота в сочетании с мощью, величавостью и мудростью, достойной истинных владык мира. Город, где живут воспоминания о прошлом, и вечно молодая стригойка, сама ставшая квинтэссенцией самых страшных легенд и преданий, созданных Францией, Италией и Румынией. Слишком многое их объединяло — Венецию и Андреа, и потому, куда бы она ни поехала, девушка очень скоро начинала скучать по этому величественному городу и по богатому палаццо ла Витиччи, принадлежащему ее семье. И возвращалась, постоянно возвращалась обратно — в Венецию…
Убаюкивающий плеск волн Большого канала всегда действовал на Андреа умиротворяюще. Вот и сейчас она властно смирила легкую дрожь тонких запястий, отягощенных золотыми фамильными браслетами, подошла к музыкальному центру и включила диск с «Временами года» гениального Антонио Вивальди. Музыка мгновенно наполнила просторную комнату, окутывая ее невесомой аурой таинственности. И тогда Андреа неожиданно для самой себя вдохновенно сорвалась с места, словно золотистый кленовый листок, подхваченный порывом ветра, и закружилась в такт тоненьким напевам скрипок и флейт. Ее мозг внезапно пронзила мысль о диком сплетении извечно противоборствующих элементов — ангельской музыки и танцующей под нее демонической плясуньи. Совершенное зло ничуть не уступает по притягательности совершенному добру.
Совершенное зло ничуть не уступает по притягательности совершенному добру. Черные локоны девушки развевались, синие очи зажглись кровавыми отсветами. Платье из серебристого шелка стремительно взвихрилось вокруг стройных ног, а музыка все плыла и плыла, унося вдаль…
— Браво, моя прекрасная госпожа! — восхищенный мужской голос безупречно вплелся в нежную мелодию. — Браво, синьорина дель-Васто!