Рыцарь Гонтор де Пюи предавался любимому занятию — воспоминаниям, когда дверь его личных покоев сорвалась с петель и шумно грянулась об пол, не устояв перед напором разгневанной Андреа. Старик изумленно приподнялся в мягком кресле, но стригойка, на этот раз совершенно утратившая свою обычную сдержанность и элегантность, одним страшным прыжком преодолела разделяющее их расстояние и вонзила острые когти в его морщинистые запястья, пригвоздив к дубовым подлокотникам. Ее побелевшее лицо с неестественно расширенными зрачками угрожающе нависло над сухощавой фигурой престарелого патриарха, будя в нем давно позабытое чувство безотчетного страха.
— Предатель, — злобно прошипела Андреа, с наслаждением выплюнув это оскорбительное слово в лицо уважаемого всеми кланами гроссмейстера, — жалкий глупец, маразматик, выживший из ума святоша. Скажи, давно ли ты продался этим ватиканским крысам, отринув милости нашего истинного отца? Видимо, пример Иуды оказался чрезвычайно заразительным. Сколько же серебряников пообещали тебе?
Де Пюи предпочел промолчать, ожидая, пока она выговорится. Он мысленно пытался прикинуть, какие же из тщательно скрываемых фактов все-таки стали известны неистовой стригойке. Андреа отпустила руки патриарха, несколькими нервными резкими взмахами отряхнула запылившийся низ черной куртки, выдернула из-за стола тонконогий стул и уселась перед стариком, не сводя с него своих синих, светящихся недоверием глаз.
— Рассказывай! — властно приказала она, борясь с раздражением и картинно закидывая ногу на ногу. — Подробно и без утайки, — в длинных пальцах стригойки появился массивный портсигар, чиркнуло колесико золотой зажигалки. Андреа глубоко затянулась, выпуская к потолку ароматное облачко табачного дыма. — Я имею право знать все!
Рыцарь иронично приподнял седую бровь.
— О каком праве идет речь? Закон повелевает тебе хотя бы номинально подчиняться старшему в роду, пока ты не получила знак власти, дарованный Темным отцом!
Губы Андреа скривились в презрительной усмешке.
— Что мне закон? Я — выше закона!
Де Пюи удрученно покачал лысеющей головой.
— Не мы создавали законы мироздания, и не нам их отменять. Выше закона стоит правда, которую ты боишься признать.
— А выше правды? — небрежно спросила стригойка, тщетно пытаясь скрыть овладевшее ею беспокойство.
— Справедливость! — тихо, но твердо произнес Гонтор. — А за справедливостью следует милосердие, уступающее лишь любви. Но главнее всего — Бог, ибо он есть и правда, и справедливость, и милосердие, и любовь в одном лице. Квинтэссенция самого смысла жизни.
При упоминании Бога Андреа дернулась и зашипела, словно получив сильный и болезненный ожог.
Квинтэссенция самого смысла жизни.
При упоминании Бога Андреа дернулась и зашипела, словно получив сильный и болезненный ожог.
— Так вот в чем дело, я оказалась права. Ты предал отца, переметнувшись на сторону безродного выскочки из Назарета и его цепных церковных псов. Именно поэтому ты получил возможность жить в самом центре его власти — в Риме. И после всего этого ты еще осмеливаешься рассуждать о справедливости и правде? Подлый лжец!
Рыцарь тяжело вздохнул, устало смежив веки. Она не понимала, не хотела понять истинного положения вещей. Она жаждала крови и власти, напрочь отметая здравый смысл и соображения морали, не заботясь о мире и равновесии. Она желала войны!
Гонтор давно уже раскаялся в содеянном, отказавшись от жизни и примирившись с Церковью, однако не осмеливаясь просить прощения у Бога. Да и заслужил ли он прощение? Наверное, нет, ибо его прегрешения все равно оставались слишком велики. Но он с испугом наблюдал, как начавшееся почти восемьсот лет назад противостояние все обострялось и обострялось, увлекая мир в пучину Тьмы. И если Ватикан с годами становился все лояльнее и терпимее по отношению к стригоям, готовый пойти на компромисс и разумные уступки, то молодые, сильно разросшиеся кланы, наоборот, исповедовали единственный, чудовищно жестокий принцип — все или ничего. Церковь принципиально прекратила преследование стригоев, позволив им жить своим замкнутым мирком, снабжая их кровью и лицензиями и даже узаконив ежегодную Великую охоту. Но аппетиты Проклятых разрастались час от часу, заставляя их противиться Соглашению с Ватиканом, более двухсот лет назад подписанному между Гонтором де Пюи и тогдашним папой. Двести лет церковь неукоснительно соблюдала данные обещания. И вот теперь стригои пытались разорвать затянувшееся перемирие и жаждали пересмотра дарованных им прав, разрушая хрупкую основу своего спокойного существования, заботливо выстроенного Гонтором де Пюи.
Андреа легко прочитала мысли старого рыцаря и залилась обидным смехом.
— Ты безнадежно устарел, дедушка, твое время прошло! — она снисходительно потрепала слабую кисть, бессильно лежащую на подлокотнике. — Обещаю — теперь все пойдет по-другому!
Старик отрицательно мотнул подбородком. Андреа хищно осклабилась:
— Я хочу знать о Дочери Господней и трех ключах от Ада!
— Никогда, — холодно отчеканил Гонтор, — никогда ты не узнаешь этих великих тайн! Уходи!
— Хорошо! — вдруг неожиданно покладисто согласилась стригойка, поднимаясь на ноги. — Я уйду, но клянусь, ты еще пожалеешь о том, что предал свой народ!