— Лучше старенький «ТТ», чем дзюдо и каратэ! — нахально продекламировала она, извлекая из кобуры свою неразлучную «Беретту».
Нат удивленно изогнул изящную бровь:
— Оливия, какая муза тебя укусила?
Валькирия радостно осклабилась.
Шутки неугомонных ангелов, отважно веселящихся даже перед лицом превосходящих сил противника, вернули мне отличное настроение, наполняя душу бесшабашным отчаянием. Я понимала — сейчас нас начнут убивать, причем самым жестоким и изощренным способом! Но мне было наплевать. В конце концов, в мире существует немало вещей, куда более важных, чем жизнь — любовь, вера, дружба. И теперь меня мучило лишь одно — чувство вины перед друзьями, которых я утянула с собой в самую пучину Тьмы и страдания. Я обернулась к своим спутникам и, без слов поняв выражение моих глаз, они поддержали меня крепкими рукопожатиями.
— Ну, не убивайся ты так, Сел! Это ведь только начало всего! — лихо подмигнул Нат, спокойно подбрасывая на ладони здоровенный штурмовой тесак. — А убить нас не так-то просто.
— Да ты, с твоим-то характером, и в Аду чертям всю плешь проешь! — насмешливо поддержала валькирия.
— Спасибо тем, кто меня любит — вы делаете меня лучше! — я ласково улыбнулась верным ангелам. — Спасибо тем, кто меня ненавидит, — я послала сестрице воздушный поцелуй, — вы делаете меня сильнее. Спасибо тем, кому я пофигу, — я отвесила стригоям шутовской поклон, — вы нужны мне для массовки.
Спасибо тем, кому я пофигу, — я отвесила стригоям шутовской поклон, — вы нужны мне для массовки.
Андреа раздраженно заскрипела зубами, да так громко, что это услышали даже мы.
— Нечего кривляться, дурочка! Ты проиграла. Вы повелись на мою выдумку с телефонными сообщениями, и сами отдались в наши руки. А кроме того, уж не знаю, какую еще глупость ты совершила, но я четко ощущаю — твоя ранее нерушимая защита пала. На тебе больше нет Божьего Слова, ты уже не избранная Дочь Господня! Теперь ты ничто. Отдай мне Грааль, и обещаю — все вы умрете быстрой смертью.
Я вызывающе усмехнулась ей в лицо.
— Даже ты, повелительница, не способна предусмотреть и просчитать все. Чаша Господня сейчас находится там, куда тебе нет хода. Так что обломайся, великая!
Андреа глухо взвыла:
— Я выбью из тебя признание о тайном укрытии Грааля. Я выжгу все в твоей душе — любовь, веру, дружбу…
— А вот фиг тебе, завистница! — с непонятной для стригойки горечью ответила я. — Вижу, ты сама сейчас маешься без любви. Что, не сладко тебе приходится без прекрасного графа Деверо?
Сестрица судорожно сжала кулаки, тщетно пытаясь побороть боль невосполнимой утраты.
— Да-а-а, — риторически разглагольствовала я, ни к кому конкретно не обращаясь, — ничто так не украшает женщину, как удачно подобранный мужчина. А своего ты потеряла, сестричка!
Я точно не уверена, произошло ли это наяву, или же мне только померещилось — но в синих глазах Андреа мелькнули две крупных прозрачных слезинки. Я озадачилась. Неужели в душе кровососки все-таки сохранилось что-то человеческое, и она любила Рауля по-настоящему? Но в следующий же миг Андреа горделиво выпрямилась.
— Подожди, строптивая сестрица, до твоего дружка-вервольфа я тоже доберусь! — мрачно пообещала она. — И тогда…
— Сдохни, мерзкая тварь! — внезапно раздавшийся, полный ненависти вопль резко нарушил нашу семейную беседу, слившись с негромким хлопком выстрела. На рукаве стригойки расцвело темное кровавое пятно…
В дверях базилики появился растрепанный Симон де Монфор, натужно выпучивший совершенно безумные глаза и сжимающий в руке пистолет. Он промахнулся, сумев лишь ранить проклятую стригойку.
Андреа удивленно прикоснулась к ране, явно не способная допустить и мысль о том, чтобы какой-то несчастный грешник посмел покуситься на ее неприкосновенность. Ее лицо медленно исказилось, принимая вид ужасной маски безумия и одержимости жаждой мщения. Магический посох взметнулся вверх.
— Взять их! — царственно приказала стригойка, жестко поджимая губы. — Они нужны мне живыми!
Этот бой стал яростным, но обидно неравным и коротким. Мои клинки всласть напились стригойской крови. На снегу валялись изуродованные тела врагов. Но патроны закончились, а руки устали рубить и колоть. Нас задавили количеством, связали и бросили к ногам торжествующей Андреа. Стригойка презрительно приподняла стройное колено и поставила остроносый сапожок на насильно согнутую шею Симона де Монфора.
— Ты, — прошипела она, — ты истребил слишком много моих родичей. Ты сжег их на костре, святоша. Час отмщения настал. Прими же столь любимую тобой кару!
Стригои принесли столб, вкопали его в землю, обложили хворостом и щедро полили бензином. К столбу привязали Великого грешника, по моему мнению — уже мало понимающего, что с ним происходит.
О, как он горел! Боюсь, пронзительные вопли этого нераскаявшегося охотника за катарами я не смогу забыть до конца своих дней. Но когда Симона провели мимо меня, спеша водрузить на костер, он вдруг рванулся с силой, неожиданной в таком немощном теле, наклонился к моему уху и торопливо прошептал несколько слов…
Внимательно вслушавшись в его сбивчивый лепет, я недоверчиво покачала головой, испытывая состояние, близкое к шоку…