Рядом с ним мелко тряслась посиневшая от холода Ариэлла, озябшая и тощая, как бродячая собачонка. Одной лишь Оливии не было дела ни до нежданного холода, ни до льющегося с неба потопа. Она сгребла с парапета подземного перехода горсть липкого снега и с нескрываемым удовольствием прикусила его крепкими зубами.
— Какая тебе шуба, балбес! Ты еще дом не построил, дерево не посадил и сына не вырас… — ангелица язвительно хмыкнула. — Ну, последнего мы от тебя вообще вряд ли дождемся! Из тебя отец, как из меня балерина…
Натаниэль сделал непроницаемое лицо, игнорируя задиристые подколки Оливии.
— А температура-то ушла в минус! — констатировала валькирия, выдыхая клубы пара. — И куда только смотрят службы прогноза погоды?
Ангел иронично хмыкнул, спеша отомстить за недавний наезд:
— А ты жалобу на них накатай. В небесную канцелярию.
— И накатаю! — набычилась несговорчивая ангелица. — Мокро и темно, хоть глаз выколи! Кто-то же должен ответить за эти безобразия!
Натаниэль оскорбительно заржал.
— Темнота — друг молодежи, в темноте не видно рожи! — выразительно продекламировал он. — А еще, как ни обидно, в ней и глупости не видно…
— Заткнись, умник! — зарычала валькирия.
«А ведь Оливия права, — неожиданно подумала я. — Виновный в нелогичном повороте погоды должен непременно существовать, и…»
— … и наступит смутное время. Воссияет на небосклоне звезда по имени Полынь — предвестница конца света. Разверзнутся хляби небесные, хлынут из Ада исчадия тьмы, а мертвые восстанут из могил… — вдруг кликушески заголосил ненормальный Симон де Монфор, словно хвостик таскающийся за мной везде, куда бы я ни пошла. Вот и сейчас он вышагивал по перрону, точно копируя все мои жесты и телодвижения. Глядя на него, я все больше сомневалась, в здравом ли расположении ума и духа пребывает Великий грешник?
— Господи! — ошеломленно охнула Оливия. — Еще только оживших мертвецов нам и не хватает!
— Ты что-то знаешь, Симон? — я грубо схватила де Монфора за волосы, заставляя поднять голову и смотреть мне прямо в глаза.
Как и в прошлый раз, мой бестрепетный взгляд подействовал на безумца отрезвляюще.
— Это знамения, — робко залепетал он, — описанные в «Евангелии от Сатаны» и предвещающие скорое наступление конца света. Это моя вина! Не штурмуй я Монсегюр, Изабо не зачала бы от Тьмы, и ничего бы не случилось. Это мой грех!
Я недоуменно нахмурилась. Какая Изабо, какое зачатие? Ничего не понимаю!
Но Оливия, тоже расслышавшая последние слова Симона, разгневанной гарпией метнулась к несчастному злодею и пудовым кулаком мстительно врезала ему между лопаток. Мужчина покачнулся и чуть не упал ко мне на руки.
— Оливия! — укоризненно одернула я подругу.
— Убить мало этого гада! — зло шипела ангелица, судорожно хватаясь за кобуру пистолета. — Я же говорила что от него одни неприятности.
Великий грешник беззвучно заплакал, доверчиво припадая ко мне на грудь.
— Ой, ой, обидели юродивого! — презрительно хохотнула Оливия, уже отступая и остывая. — Мерзкий трус!
Успокаивающе поглаживая сотрясающиеся от рыданий плечи грешника, я напряженно думала. Так, значит, у нас появился новая важная улика — книга, написанная самим Сатаной. В какой же адской библиотеке и по какому читательскому абонементу можно получить сей увлекательный манускрипт?
В поезде, следующем до Венеции, мы взяли два купе, в том числе большое четырехместное. Психическое здоровье Великого грешника внушало мне серьезные опасения, и поэтому я не собиралась хотя бы на минуту выпускать из поля своего зрения этого ценного свидетеля. В вагоне работало электрическое отопление, было тепло и комфортно. Влюбленная парочка давно уединилась в отдельном купе, а я решительным жестом зашторила окно, не желая наблюдать за безумством непогоды. Я попыталась помолиться за здравие Симона, радостно замечая, как его взгляд понемногу приобретает осмысленное выражение, и печать невменяемого безумия покидает высокое чело. Сейчас он смирно сидел рядом со мной, меланхолично перебирая, словно четки, звенья цепи, на которой висел крест из подземных катакомб сгоревшего аббатства.
Оливия забралась на верхнюю полку, жалобно заскрипевшую под ее принципиально отвергающим диету телом, и мгновенно задрыхла, выдав напоследок разумную реплику о том, что утро по любому окажется мудренее этого пасмурного вечера. Но мне не спалось. Я насмешливо покосилась на толстую белокурую косу, свешивающуюся со второго яруса. Я оказалась права, подозревая, что возможность спокойно восстановить силы мне так и не представится. Громовые раскаты храпа валькирии музыкально концентрировались под потолком, обрушиваясь на нас бравурными кантатами органных фуг.
— В здоровом теле — здоровый дух! — обреченно признала я, окончательно распрощавшись с надеждой на отдых. — Или даже не дух, а целый духовой оркестр!
— Знойная женщина — мечта поэта! — понимающе улыбнулся де Монфор, возвращая мне крест. — Храни его, это очень ценная вещь!
— Какого поэта? — устало откликнулась я, автоматически вешая реликвию себе на шею.
— Да любого, — проказливо хихикнул Симон. — Взять хотя бы знаменитого Петрарку. И почему сейчас принято считать, что его возлюбленная Беатриче отличалась крайне деликатным телосложением? Видел я эту милашку — девица вполне героических пропорций. Абсолютно в стиле нашей бравой ангелицы. А еще знаменитая Дездемона, супружница вспыльчивого венецианского мавра. Уж слишком слащаво ее романтизировал этот английский поэтишка — Вилли Шекспир.
Уж слишком слащаво ее романтизировал этот английский поэтишка — Вилли Шекспир. Та еще баба была, немало она крови из Отелло попила. Здоровенная, как молодой дубок, и блудливая, будто кошка весной. Да какой там платок, любовниками они оказались с этим эгоистичным хлыщом Яго…
Но я не дослушала разглагольствований де Монфора, погрузившись в ироничные размышления об умственных способностях упитанных блондинок, у которых внезапные прозрения сменяются столь же внезапными приступами дремучей глупости… В этой связи я вспомнила, как недавно мы сидели в привокзальном ресторане Турина, коротая время за сильно припозднившейся трапезой. Оливия, только что слопавшая огромную порцию ризотто с грибами и внушительный кусок паровой телятины, равномерно распределяла свое неослабевающее внимание между тарелкой с копченой колбасой и блюдом с аппетитными эклерами. Я невольно восхитилась, заворожено наблюдая за обеими ее руками, синхронно движущимися наподобие лопастей снегоуборочной машины и загребающими пищу с умопомрачительной скоростью.