Я коротко рассмеялась, не прощая себе собственную глупость.
— У нас с тобой свои, давние счеты, девчонка! Я ведь обещал тебе, что мы еще встретимся…
Я коротко рассмеялась, не прощая себе собственную глупость. О да, когда фатальная ошибка уже совершена, то остается одно — смеяться, пытаясь скрыть смертельный страх и безнадежное отчаяние. Обычно за подобные ошибки расплачиваются жизнью.
— Ты не выйдешь с этой площади, — спокойно пообещал граф, вращательным движением разминая кисть правой руки. Острие рапиры свистнуло в воздухе, описывая сверкающий круг, — она закрыта нашей магией. Но я могу оказать любезность и убить тебя почти безболезненно. Отдай мне Грааль, и в качестве благодарности я проявлю милосердие.
— А это не хочешь? — невежливо поинтересовалась я, показывая графу оскорбительно оттопыренный средний палец. — Пошел-ка ты, труп смердящий, в э-э-э… пешую эротическую прогулку! — я перебросила Кото из руки в руку, желая поскорее начать поединок.
— Почему ты используешь катану? — полюбопытствовал граф, откровенно любуясь моим клинком. — У вас, экзорцистов, что — пунктик на счет японского оружия? Помнится, тот лихой старик в монастыре тоже нехило махал таким же старинным мечом. Кучу народу моего положил. Пришлось его самолично из автомата шлепнуть…
В глазах у меня помутилось от неконтролируемого гнева. Так это Деверо убил моего обожаемого учителя! Я мгновенно вспомнила свою клятву, данную над телом сенсея Кацуо.
— Молись своему черному богу, сволочь! — с рычанием посоветовала я. — Я тебя сейчас на люля-кебаб порежу!
Уголки губ стригоя печально поползли вниз.
— Люлей мне навешать попытаешься? Ты?! Мне?! Ой, ну почему для гениальности есть границы, а для идиотизма — нет? — в его словах прозвучал упрек. — Сдавайся по-хорошему, экзорцистка!
— Ага, сдамся, когда русалка ноги раздвинет! — самоуверенно нахамила я. — Что же вас всех на словоблудие-то так тянет? Нет, не нужны мне твои подачки, кровосос. Предпочитаю умереть с оружием в руках, не утрачивая уважения к себе!
— Ну, как знаешь, — поморщился граф, — наше дело предложить…
— А наше — отказаться! — выкрикнула я и, не дожидаясь его нападения, первой нанесла удар, целясь в незащищенную грудь врага.
Долы на лезвии моего кэна нетерпеливо запели свою вечную и страшную боевую песню. Кото жаждал крови.
Всевидящий Бог нередко дает людям мудрость, заключающуюся в умении не демонстрировать собственную глупость. Дает, правда, не всем. Развитый ум позволяет достоверно просчитывать последствия любых наших действий, справедливо деля их на рациональные и нерациональные, плохие и хорошие. Если все самое плохое в твоей жизни уже осталось далеко позади, то лучше пореже оглядывайся за спину и смело иди вперед. Ну, а если ты хочешь понять, что значить — жить хорошо, тогда сделай себе плохо, но потом обязательно верни то, что было раньше. Сразу почувствуешь разницу. Все это я осознала в самую ближайшую минуту. Моя ужасающая глупость заключалась в дерзком намерении выступить против бойца, за многие сотни лет своей долгой жизни отточившего приобретенные им воинские навыки до немыслимого, недостижимого для меня совершенства. И мне тут же захотелось вернуться обратно, на улицы Венеции, где так хорошо и тихо — ведь все познается в сравнении. Но отступать оказалось поздно. А я еще считала себя умной! Вот и получается, что горе от ума слишком часто сменяется опасной эйфорией от глупости. А это уже не излечимо!
Рапира графа казалась мне самостоятельным разумным существом, действующим по своим, одной ей понятным законам и правилам.
Но отступать оказалось поздно. А я еще считала себя умной! Вот и получается, что горе от ума слишком часто сменяется опасной эйфорией от глупости. А это уже не излечимо!
Рапира графа казалась мне самостоятельным разумным существом, действующим по своим, одной ей понятным законам и правилам. Она будто бы жила и пульсировала, виртуозно танцуя в умелых руках стригоя, легко перепархивая из ладони в ладонь, попутно нанося молниеносные жалящие удары. Мне доводилось слышать о великом фехтовальщике XIX века Чезаре Бленджини, но подозреваю — Рауль Деверо превзошел даже его.
Известный французский драматург Жан-Батист Мольер дал наиболее точное определение искусства фехтования: «Бой на шпагах есть умение наносить удары, не получая их. Необходимость прикоснуться к противнику, избегая его ответных выпадов, делает искусство фехтования чрезвычайно трудным и сложным. Ибо к глазу — который видит и предупреждает, к рассудку — который оценивает и решает, к руке — которая выполняет, необходимо добавить еще точность и быстроту, дабы сообщить оружию необходимую мощь и сформировать безупречный удар».
Всеми этими качествами граф Деверо владел поистине безупречно. Его изумительная рапира являла собой идеальный образец самого совершенного оружия из всего, что создал человек, сочетая сказочную красоту пропорций и высокое качество отковки клинка. Ее длина составляла около метра, включая эфес и гарду в стиле итальянской школы, состоящую из нескольких колец разного диаметра, расположенных одно над другим наподобие корзинки.