— Не все то пиво, что желтое и пенится, не всяк тот храбрец — у кого автомат… — язвительно начала Оливия, но Натаниэль внезапно покачнулся и упал ей на руки.
Испуганно вскрикнула Ариэлла.
— Это обморок, вызванный высокой температурой и сопутствующей ей слабостью, — пояснила я. — Быстро тащите его в гостиницу. При многозвездочных отелях всегда есть медпункты…
Не дослушав инструкцию, друзья совместно подхватили вялого Ната и двинулись верх по улице, руководствуясь указаниями Симона.
Уже отойдя на несколько шагов, Оливия обернулась и прощально помахала мне рукой. Я ответила коротким успокаивающим жестом, должным означать — все будет хорошо. А затем потуже затянула пояс куртки и шагнула навстречу ветру и снегу, летящему прямо в лицо. Наверное, со стороны это выглядело даже романтично — упрямая девушка, намеренно бросающая вызов Тьме, стихии и надвигающемуся Хаосу. Вернее, выглядело бы, если бы все это не было смертельно опасно и чудовищно рискованно. А впрочем, как говорит моя отважная подруга, — умирать, так с музыкой!
— Душа жаждет романтики, — в голос расхохоталась я, неожиданно поскальзываясь и болезненно приземляясь на пятую точку, — а задница просит приключений! — после этого я поднялась и, уже более уверенно борясь с порывами ветра, направилась в противоположную от вокзала сторону.
Мы приходим в этот мир слабыми и беззащитными существами, в первый год своей жизни способными погибнуть от малейшего дуновения холодного воздуха, от огня, воды, да и вообще любого иного проявления естественных колебаний окружающей нас среды. Но такой расклад вещей продолжается недолго. Мы растем, взрослеем и попутно начисто утрачиваем уважение к тому, что мешает нам проводить свою наиважнейшую жизненную политику: выживание любой ценой, причем в самых комфортных условиях. Мы усиленно перекраиваем мир под себя, приспосабливаем под свои эгоистичные потребности и желания, ничуть не считаясь с причиняемым ему вредом. Но при этом мы всегда находим для себя самые удобные оправдания — мол, за комфорт и благополучие нужно бороться, а само в руки плывет только то, что не тонет. Мы высокомерно игнорируем честь, долг, справедливость и совесть. А совершенные нами грехи неминуемо накапливаются, оправдываемые удобным нам стилем мышления, стирающим с нас последний налет человечности. Впрочем, это даже доставляет нам низменное и извращенное удовольствие. Грехи, в первый раз совершенные с колебанием и содроганием, мы впоследствии повторяем с нескрываемым удовольствием. А новые грехи отнюдь не освобождают нераскаявшуюся душу от старых. Мы становимся терпимыми к собственным недостаткам, ибо тайно склоняемся к малоприятным подозрениям в том, что другие в конце-концов тоже могут быть правы… Но правда неизбежно состоит в том, что воздаяние за грехи все равно наступит — неважно, поздно или рано.
Обо всем этом я и размышляла весьма пространно и витиевато, целеустремленно следуя узкими улочками Венеции.
Люди оказались напрямую виновны в постигшем их несчастье. Они стали жестокими и нечувствительными к страданию ближнего, замкнулись в собственном эгоистичном «я» — в сытом и уютном мирке меркантильности, искренне считая себя настолько всесильными, что даже Бог утратил для них свой исконный духовный статус, став чем-то вроде одного из ныне модных атрибутов наживы и самовозвышения.
Душа тихо умерла, уступив место радостям плоти, бесконечной погоне за золотым тельцом и неприкрытой корысти. Люди разучились любить, верить, надеяться, помогать и прощать. Темные силы постепенно, исподволь завладели пустыми сердцами, неминуемо приобщая их к поклонению Хаосу и Тьме. Мы сами понемногу уподобились своим старинным врагам — кровожадным стригоям, точно так же, как и они, высасывая жизненные соки друг из друга и окружающего мира. Мы стали бледной копией стригоев. Так стоило ли удивляться тому, что чаща наших грехов переполнилась, медленно склоняясь к наступающему Концу света? Судный день близился…
Я плакала, искренне скорбя об участи неразумного человечества. Я подняла к ночному небу свое омытое дождем и слезами лицо, клянясь совершить все возможное, чтобы хоть немного помочь этому гибнущему миру и облегчить его страшную участь. Я безвозмездно и бескорыстно отдавала ему всю себя без остатка, обязуясь пусть ценой собственной жизни и спасения бессмертной души — но разбудить то светлое и доброе, что еще оставалось на этой страдающей земле. Разбудить веру в Бога, веру в самих себя.
Земля покрыта слоем грязи —
И отпечатками пестрит,
Сюда любой, как будто в князи,
Попасть до срока норовит.
Застлали небо тучи пыли —
Клубятся вольно на ветрах
Частицы тех, кем раньше были
Мы все. А нынче — это прах.
Вот громыхнет железо звонко —
Не подложить ли нам угля?
И поднимается заслонка
Не жизни, а лишь смерти для.
Работник ада прах мешает
И в пламя пристально глядит,
Задумался. Видать, решает,
Чьи кости нынче раздробит.
В корзины ссыплет сизый пепел —
Не удобрить ли им поля?
Удел сожженных будет светел,
Не смерти, а лишь жизни для.
Сгораем быстро, словно свечи:
Вчера — дитя, сейчас — старик.
Не затухают божьи печи