Пес отскочил. Пасть он держал широко раскрытой, словно застрявший в глотке предмет не давал ему сжать челюсти. Тварь заперхала, замотала башкой, закрутилась на месте с неистовым визгом, словно пытаясь ухватить себя за хвост, потом рухнула на бок и забилась в судорогах, разбрызгивая жидкую грязь.
В следующий миг пес взорвался. Весь. Разом, от оскаленной морды до кончика короткого хвоста. Короткий гром прокатился над болотами, но вязкий густой туман быстро погасил звук. На том месте, где только что извивалась адская зверюга, взвился бешено крутящийся смерч непроглядно-черного цвета, прорезался роем красных искр — и рассыпался тучей мелкого пепла. Потрясенный неожиданной развязкой Гисборн в первое мгновение утратил не только дар речи, но и способность передвигаться — так и лежал навзничь на мягком мху, держа одну руку у горла, а другую на поясе и завороженно глядя на вещицу, только что чудесным образом спасшую ему жизнь.
Рядом с его лицом во мху дымилась, отброшенная взрывом и почерневшая, будто только что из костра, маленькая серебряная ладанка с частицей Истинного Креста Господня.
* * *
Сперва нестройно вопящая, вооруженная чем попало толпа бывших крестьян казалась не слишком опасной. Ну да, много, но уж всяко не настолько, чтобы обратить в бегство полтора десятка вооруженных и обученных правильному бою мужчин. Подумаешь, два-три неповоротливых виллана на каждого — любой знает, что один-единственный рыцарь с легкостью разгонит полдюжины лапотников.
Дугал Мак-Лауд искренне полагал, что так и будет. Он и в бой-то ввязался лишь потому, что, во-первых, негоже стоять в стороне, когда рядом идет добрая драка. А во-вторых — после победы мессир Сабортеза наверняка сменит гнев на милость и поддастся на уговоры, уступив драгоценный архив. Ну и в-третьих, что немаловажно — шотландец просто хотел отвести на ком-нибудь душу. Большая Игра — это замечательно и на редкость увлекательно, но возможность безнаказанно свернуть пару челюстей или срубить чью-нибудь голову придает жизни поразительную остроту и свежесть. Нельзя же все время только молоть языком, подстраивать гадости ближним своим и гадать, почему события развиваются именно таким образом, а не иным. Человеку иногда нужно и поразвлечься в свое удовольствие!
Потом стало казаться, что разбойников как-то слишком много. Вернее, «много» — неправильное слово: их просто не становилось меньше. Да и сражались они совсем не по правилам. Обычные ватажники — что волчья стая: берут наскоком, получив серьезный отпор, бросают добычу, а драться насмерть станут, только если нет иного выхода. Эти же бросались в бой с самоубийственной отвагой религиозных фанатиков-фидаев Старца Горы, разве что не вопили, на манер последних, «Аллах акбар!» — и в конце концов своим непрерывным натиском заставили храмовников отступить с сухого склона, а затем вовсе загнали по колено в болото.
К тому времени, как над камаргскими топями расползся странный, белый и непроглядный, как молоко, туман, разделив сражающихся, дела были плохи у обеих сторон.
Насколько тяжелы потери нападающих, можно было только гадать, но, похоже, разбойники платили тремя, а то и пятью жизнями за одну взятую. Из отряда Джейля не уцелел ни один — их истребили первыми, из семи братьев Ордена на ногах оставалось лишь двое да еще несгибаемый Хорхе Сабортеза, клявший вражин так, что дух захватывало от восторга.
Старавшийся держаться к нему поближе Мак-Лауд срубил четверых противников, получил пару незначащих царапин и беспокоился только о потерявшемся в этом чертовом тумане Гае. Вроде бы только что англичанин был здесь, а теперь в двух шагах не разглядишь ни зги, под ногами хлюпает, и ты вертишься флюгером под шальным ветром, не зная, с какой стороны пожалует опасность.
В серой непроглядной мути сгинул не только милорд Гисборн. По вине накатившей туманной хмари Сабортеза потерял своих подчиненных и, скрепя сердце, обрадовался даже такой компании, как выскочивший на него шотландец. Получив короткую передышку, оба поняли друг друга без слов: взаимные подозрения и обвинения пока забыты, главное — уцелеть и найти остальных.
— Здесь часто такое бывает? — Дугалу казалось, он и старый сервент заключены в огромном шаре со стенками из призрачных пепельных клубов. Небо исчезло, стороны света поменялись местами, и все, что осталось на виду — тростниковые кочки, тусклая вода и кривые тамарисковые деревца. Где-то в тумане слышались крики, время от времени лязгало железо. — В смысле, такой внезапный густой туман?
— Здесь все бывает, — прохрипел Хорхе Сабортеза, известный в прецептории города Безье также как Могильщик. — Это ж Камарг. Ничья земля. Ни Божья, ни людская.
Времени для пояснений Сабортезе не дали — из туманной пелены возникла темная фигура с занесенным над головой топором. Храмовник оттолкнул Мак-Лауда, яростно крикнул, нанося удар, и его тяжелый клинок хлестнул разбойника поперек груди. Длинное тело с плеском завалилось в грязь.
— Вот так мы их, — покачнувшись, Сабортеза ладонью отер со лба пот, крепко выругался и добавил мрачно: — Да простит Господь его грешную душу.