Приткнувшийся в темном углу на сундуке и удрученно помалкивавший брат Доминик напомнил о себе, едко осведомившись:
— Думаете, ваше презренное золото вымостит вам дорогу в Царствие Небесное?
— Не думаю. Знаю, — Тьерри не смог отказать себе в удовольствии подразнить святого брата, хотя время и место были совершенно неподходящими. — За наше презренное золото такие, как вы, со спокойной душой отмолят все наши грехи. Хотя лично ваши молитвы, святой брат, вряд ли будут услышаны — как громко вы сегодня не кричали, Господь не пожелал к вам прислушаться.
Физиономия брата Доминика налилась дурной кровью, однако он вовремя вспомнил о положенном монаху смирении.
— Мессир Тьерри… — укоризненно протянул монсеньор Олиба. — Стыдитесь, недостойно вас произносить такие речи…
— И не подумаю. Вы же не станете отрицать — весь ваш шумный экзорцизм завершился полным провалом. Рамон хотя бы находился под присмотром, а теперь он шатается неведомо где. В таком состоянии он запросто способен ворваться в какой-нибудь беззащитный городок вроде Куизы или Арка, учинив там резню.
А подтолкнули его к этому вы, — Тьерри мотнул головой в сторону брата Доминика.
Последнее замечание стало той каплей, что переполнила и без того полную до краев чашу терпения монаха.
— Кто от рождения черен душой, тому Господь не поможет! — возопил он, скатываясь с сундука и тыча обличающим перстом в озадаченно нахмурившегося Тьерри. — Думаете, никому не ведомо, что вы тут творите за высокими стенами? Да по всей провинции только и разговоров, что про вашего батюшку да старшего братца! И вы, мессир Тьерри, сколь ни прикидываетесь смиренным агнцем, от них ни в чем не отстаете — ни в богомерзких деяниях, ни в разврате, ни в злоязычности!
— Насчет разврата — напраслина и клевета, — оскорбленно хмыкнул Тьерри, удивленный не столько осведомленностью заезжего inquisitios, сколько его горячностью. Брат Доминик не обратил на его реплику никакого внимания, также как и на жестикуляцию мессира Олибы, призывавшего монаха остановиться.
— Вашего бесноватого Рамона единственное очищение спасет — огнем! — громыхал брат Доминик, исполнившись праведного гнева. — Как и весь ваш край! Затаились по углам, шепчетесь, в гордыне своей мните себя превыше прочих, куда более достойных! Закоснели в ереси и стяжательстве, возвели оплот чернокнижия на костях и крови, якшаетесь с врагом рода человеческого!
— Да что вы несете, святой отец! Вы еще крестовый поход против нас провозгласите! — не выдержал Транкавель-средний. — Как против новых язычников и богоотступников!
Сказал — и тут же пожалел о сказанном, ибо брат Доминик иронию не воспринимал. Похоже, ерническое предложение Тьерри и впрямь показалось ему отличной идеей.
— Да! Именно Крестовый поход, очистительный поход против диавольской скверны! Выжечь заразу огнем и мечом, навсегда, до скончания времен!
— Брат Доминик, умоляю вас, опомнитесь! У вас нет никаких доказательств тому, о чем вы рассуждаете, — мессир Олиба попытался воззвать к разуму младшего собрата по вере. — В Риме к вам не прислушаются…
— Доказательства? — внушительный нос святого брата заострился, сделав его физиономию похожей на морду гончей собаки. — Курия не прислушается? Доказательства будут! Имеющие уши — да услышат, имеющие глаза — да узрят! — он развернулся к Тьерри столь резко, что полы черной рясы взлетели вороньими крыльями. — Я не успокоюсь, буду трудиться денно и нощно к вящей славе Его! Мы натаскаем стражей, способных учуять ересь и крамолу, бдящих и неустанно вынюхивающих, и вот тогда…
— Брат Доминик!.. — отчаявшись, повысил голос епископ, а Тьерри вдруг пришло в голову забавное соображение: имя святого брата на латинском наречии и впрямь звучит в точности как Domini canus, «пес Господень». Не это ли имел в виду Рамон там, в часовне?..
— …и вот тогда я вернусь в это Богом проклятое место! Но не один, как сегодня! За мной будет идти воинство, вдохновленное словом Господа и способное разрушить ваши стены!.. — ветхозаветным пророком провозглашал смиренный служитель Господа. — Настанет день, и мы…
— Молчать! — рявкнул окончательно выведенный из себя Тьерри. — Пошел вон отсюда… пес Господень! Монсеньор Олиба, я вынужден просить вас обоих покинуть мои покои, и настоятельно рекомендую, уймите наконец своего одержимца!
Не привыкший, чтобы его столь резко прерывали, святой брат еще несколько мгновений открывал и закрывал рот, мысленно завершая пламенную речь и уподобившись вытащенной на берег рыбе.
Его святейшество, поджав губы, молча встал и направился к выходу. Попытки благословить хозяина на прощание он не сделал — помнил, чем заканчивается подобное действо. Монах поспешил следом.
«Я тебе еще припомню эти рассуждения о крестовом походе против Лангедока и ордене Божьих Псов, — зло посулил монаху Тьерри, когда оба священнослужителя скрылись за дверью. — Самое досадное, что к его разглагольствованиям вполне могут прислушаться. Выискался новый святой Бернар на наши головы! Может, учинить ему на дороге обвалившийся мост и шайку грабителей, не обремененных любовью к ближнему и уважением к черной рясе?»