Ушли отец и сын недалеко — на прилепившуюся к стене барбикена площадку, откуда открывался вид на склоны горы и лежащую у ее подножья Куизу, выглядевшую аккуратной детской игрушкой.
— Ее нужно разыскать и вернуть прежде, чем она влипнет в неприятности, — непререкаемым тоном заявил мессир Бертран. — Только где она может быть?
Не отвечая, Тьерри наклонился, собрал пригоршню мелкого розового песка с красными вкраплениями частичек гранита и рассыпал ее по широкому зубцу крепостной стены. Ветер немедля принялся изменять очертания песчаной горки, превратив ее в изогнутую полукруглую линию. Тьерри слегка отсутствующим взглядом смотрел на россыпь перемещающихся песчинок, по привычке вращая на пальце кольцо.
В такие моменты он ощущал себя эдаким пауком в центре кружева из разноцветных тончайших нитей, связывавших отпрысков Бешеного Семейства.
Тьерри слегка отсутствующим взглядом смотрел на россыпь перемещающихся песчинок, по привычке вращая на пальце кольцо.
В такие моменты он ощущал себя эдаким пауком в центре кружева из разноцветных тончайших нитей, связывавших отпрысков Бешеного Семейства. Дрожащий, готовый вот-вот оборваться волосок цвета крови и режущих глаз отблесков рубина — Рамон. Движется куда-то, поспешно удаляясь от Ренна. Истончающаяся паутинка цвета аквамарина тянется далеко-далеко, сливаясь с голубизной морского окоема — Хайме в своем безнадежном странствии за чужой невестой, Беренгарией Наваррской. Еще одна нить, выдернутая из неоконченного гобелена, перепутанная с черной шерстью золотая канитель — Бланка.
— Она скачет верхом… не одна, большой отряд, не меньше дюжины людей… едут вдоль морского берега, по старой дороге… — Тьерри предпочел умолчать о том, что кое-кто из спутников Бланки кажется ему удивительно знакомым и только удивленно хмыкнул про себя. Так вот как решила поступить его взбалмошная сестрица… Любопытно бы узнать, эта авантюра — плод долгих замыслов или итог внезапного каприза? — Она далеко. Возвращаться не намерена.
Паутина лопнула и растаяла, рассыпавшись множеством цветных огоньков. Тьерри помассировал пальцами виски: всякий дар свыше должен быть оплачен и у него опять начинала болеть голова.
— У моря, — повторил Транкавель-старший, что-то прикидывая. — Римский тракт, не иначе. Отправить вдогонку два десятка, если выедут сейчас — догонят через два-три дня…
— Если вода утекла, есть ли смысл городить запруду? — перебил рассуждения его светлости ехидный тенорок. Мессир Бертран и Тьерри одновременно оглянулись, наткнувшись взглядами на отдувающегося толстяка, только что вскарабкавшегося по крутой лестнице. Незваный гость незамедлительно сдернул с лысоватой макушки бархатную шапочку с криво пришпиленным пером и преувеличенно низко раскланялся. — Оставьте вы бедную девочку в покое!
— Чем обязаны, мэтр? — тон, коим были произнесены эти слова, мог бы заморозить горную реку и обратить вспять лавину. Мэтр Калькодис состроил физиономию верного слуги, оскорбленного в лучших чувствах:
— Обязаны? Подумать только, столь важные господа чем-то обязаны столь маленькому человеку! — ерничество мгновенно сменилось резкостью: — Думать вы обязаны, вот что! Стоило на месяц предоставить вас самим себе, и вместо серьезного дела вышел сущий масленичный балаган с гуляниями!
Он заметался из угла в угол площадки, надрывно причитая:
— Все поразбежались как тараканы! А как было слажено — ниточка к ниточке, камешек к камешку, человек к человеку! Кто в своей самонадеянности все порушил, я вас спрашиваю? Как прикажете латать сделанные вами прорехи? Или мне лично сбегать за вашей взбалмошной дочуркой и на веревке притащить ее домой, вдобавок нацепив на нее пояс верности?
— При чем здесь… — заикнулся было Тьерри, но мэтр Калькодис пресек любые расспросы взмахом короткопалой ладони:
— Позже, позже, дружок. Твоя сестрица и свихнувшийся братец — это еще полбеды, а подлинное бедствие — вы сами! Как же так можно, ваша милость? Пальцем лишний раз шевелить не надо — само все в руки пришло! Ну зачем вам понадобилось учинять игрища с огнем? Почему бы сразу не схватить эту теплую компанию и не отправить прямиком в подвалы? Неужели, пока они шныряли по вашему дому и совали любопытные носы во все щели, не сыскалось подходящего момента и ловкого человечка, дабы пошарить в их пожитках? Вашими стараниями все повисло на волоске, а мой господин… мой господин весьма и весьма недоволен.
Последнюю фразу мэтр произнес не с завывающими скорбными интонациями разорившегося еврейского ростовщика, но отчеканил холодно и сурово.
Пожалуй, первый раз в жизни Тьерри узрел своего грозного отца настолько обескураженным. Мессира Бертрана отчитывали, как нашкодившего служку, в его собственном владении, на глазах десятков верных подданных… Насчет последнего обстоятельства Тьерри испытывал сильные сомнения, мысленно напомнив себе: позже расспросить гвардейцев и прислугу, что они видели. Можно побиться на свою долю наследства, ответ будет один и тот же: «Вас, мессир Тьерри, и вашего почтенного отца. Вы стояли на площадке да беседовали о чем-то, вот и все…»
— В конце концов, и вы, мэтр, и ваш… э-э… господин не раз повторяли: сила — последний довод королей, — рассудительно промолвил старший Транкавель. — Посудите сами, куда бы им было деваться из замка? Шумный захват в плен, обыск — с этим всегда успеется. Куда занятнее устроить поединок сообразительности и выдержки…