Бланшфор-младший только хотел поделиться своими соображениями, как Виа Валерия вильнула, скатившись с пригорка в неглубокую, ставшую весьма людной ложбину.
На первый взгляд, в разбитом у обочины лагере обосновалось не меньше двух или трех десятков человек. Тлел костерок, неровными рядами выстроились холщовые навесы, бродили оседланные лошади. Кто-то бездельно валялся в пожухлой траве, кто-то сидел у огня. Бренчал расстроенный рыль, и несколько луженых глоток старательно выводили:
…А добыча измельчала, йо-хо-хо,
Все конина вместо сала, йо-хо-хо,
В кошельках металла мало, йо-хо-хо,
Не клиент, а скупердяй!
Это что же за работа? Йо-хо-хо…
Разбирает нас зевота — йо-хо-хо,
Даже грабить неохота — йо-хо-хо,
Хоть обычаи меняй…
— Иисус Спаситель, ну и сброд! — громко возмутился Гиллем де Бланшфор. — И вот это — обещанная помощь?! Да им же одна дорога — до ближайшей виселицы!
По злокозненной прихоти судьбы его слова в точности совпали с окончанием песни и прозвучали в абсолютной тишине. Два десятка голов повернулись на голос, множество глаз внимательно и недобро впились в пришельцев. Черная псина утробно гавкнула. Гиллем побледнел и попятился.
— Вроде у этого красавчика что-то лишнее надо отрезать, — задумчиво произнес один из сидевших у костра, долговязый детина с невыразительным лицом, поигрывая длинным охотничьим ножом. — Не пойму только, что. Язык, что ли, ему подкоротить? Как думаете, братие?
— Какой там язык? Совсем у тя глаз замылился, Шустрик, — хриплым басом сказал неопрятный толстяк, опирающийся на суковатую дубину. — Это ж петушок, аль ты не видишь? Каплуна с него сделать надобно…
Поляна взорвалась грубым хохотом, не сулившим, впрочем, никакого веселья Гиллему де Бланшфору — упомянутый красавчик затрясся, как лист на ветру, и спешно спрятался за спину Рамона.
Долговязый с ножом сделал шаг вперед, нехорошо улыбаясь.
— Спокойно, ребятки, — прогудел еще один голос. — Великое дело, петушок не в свой черед прокукарекал. Что ж нам, обижаться на глупую птицу? Ну-ка, вольный люд, дорогу атаману!
Помимо гортанного акцента простеца, урожденного в глухомани провинции Лангедок, в этом голосе слышались отчетливые властные нотки. «Ребятки» уважительно расступались перед его обладателем — низкорослый, кривоногий, чудовищно плечистый человек, до самых глаз заросший дикой пегой бородищей, уверенно протопал через поляну и остановился в трех шагах от Рамона сотоварищи.
— Вы, значит, будете его милость Рамон де Транкавель, — безошибочно определил бородач, не удостоив двух прочих даже беглого взгляда. Рамон кивнул, с трудом удержавшись от брезгливой гримасы: от атамана ватажников так и шибало кошмарной смесью кислого пива, застарелой грязи, пота и еще какой-то трудноопределимой дряни. В руке бородач сжимал широкий топор с тронутым ржавчиной лезвием. — Ага. Ну так старый ко… в смысле, благородный мессир Калькодис, он так и упреждал: пожалуют, мол, трое. Двоих, говорит, коли будет надо, хоть поджарь да съешь, невелика потеря. А один, говорит, его сразу отличишь, не ошибешься, — вот его, мол, слушайся в точности как меня. Нам что, дело служивое — раз его милость прикажут, не хочешь, а сделаешь… Меня Ротаудом звать. Ротауд Длиннобородый, стало быть, и надо всей этой вшивой командой я вроде как воевода. А может, ваша милость, слыхали прежде про Ротауда Длиннобородого?
— Нет, — процедил Рамон. На самом деле что-то такое он давным-давно слышал… что-то не совсем хорошее… или совсем нехорошее… но вспоминать сейчас не было ни времени, ни желания. — Сколько у тебя людей?
— Людей-то? — Ротауд странно ухмыльнулся. — Людей две дюжины да еще трое. Все конные и оружные. А что за дело-то будет? Убить, что ль, кого?
— Убить, но сперва — догнать. Я ищу людей, проезжавших два или три дня тому по этой дороге в направлении Марселя. Их, вероятно, около десятка, с ними женщины, двое. Женщины нужны мне живьем, остальные должны умереть, — ледяным тоном произнес Транкавель. — Задача ясна? Справишься?
Косматый Ротауд откровенно поскреб в затылке.
— Два-три дня тому… Давненько! Далеко уехали-то, поди… Ладно, Бербера кого хошь вынюхает. Эй, Бербера! Кончай жрать, бесовское отродье! Как, выследишь добычу его милости, подстилка для блох?
Пес по имени Бербера не торопясь вынул уродливую морду из чьей-то миски, мрачно глянул на Ротауда красными глазками и коротко рыкнул, выражая свое сугубое презрение жалким людишкам, посмевшим усомниться в его способностях.
— Вынюхает, — веско заявил бородач. — Дак нам собираться?
— Собирайтесь, — утраченная было под стенами Фортэна самоуверенность вернулась к Рамону. Им по-прежнему дорожили, оказывали ему ценные услуги и необходимую поддержку в трудный миг. Какая разница, откуда мэтр Калькодис взял эту разномастную свору, если они готовы служить ему, Рамону де Транкавель?
— Гей, ублюдки! — жизнерадостно заблажил Ротауд, и, переваливаясь, устремился к навесам. — Хорош задницы греть! Дело не ждет! Лагерь сворачивать, костры заливать, да по коням! Кто промешкает — удавлю!..
— И с кем мы только связались? — риторически вопросил Монтеро д'А-Ниор.
Пришедший в хаотическое на первый взгляд движение бивак таял, стремительно превращаясь из оравы бесцельно прохлаждающихся людей в готовый к дальней дороге отряд.
.
— И с кем мы только связались? — риторически вопросил Монтеро д'А-Ниор.