— Ты почему здесь? — рыкнул Железный Бертран вместо приветствия. Общество «мужа женовидного» граф де Транкавель терпел исключительно по необходимости. Какой ни есть, а все-таки родственник, братец супруги Рамона. Мессир Бертран, конечно, предпочел бы выставить эдакого родича за дверь и сталкиваться с ним раз в год по праздникам. Но Рамон, избравший Бланшфора-младшего в задушевные приятели, упрямился, и Бертран махнул рукой — пес с вами, пусть душка Гиллем околачивается в Ренне, только на глаза попадается пореже. Относиться же к отпрыску семейства Бланшфоров сколько-нибудь уважительно у графа де Транкавеля не было ни желания, ни оснований. — Какого черта с тобой случилось?
— Ваша милость, выслушайте меня, — потрепанный красавчик начал разговор без обычного жеманства и лишних предисловий, что само по себе было удивления достойно. — Вчера после вечерни я и двое моих приятелей, Кристиан де Ланме и Монтеро д'А-Ниор, находились в Санктуарии. Признаюсь, мы сглупили — сцапали этого итальяшку, Франческо…
По мере того, как Гиллем де Бланшфор продолжал свой рассказ, излагая на диво коротко и ясно — не иначе, вследствие пережитого ночью шока — Бертран де Транкавель сперва присел на край стола, потом ощупью нашарил кресло и опустился в него, ни на миг не отводя глаз от бледной, как мел, физиономии рамонова прихвостня. Он ни разу не перебил и не задал ни одного вопроса. Все и так было ясно как божий день.
Наконец де Бланшфор окончил свою речь. И, словно это послужило сигналом, стукнула дверь комнаты, пропуская Тьерри и Бланку, за которыми в коридоре маячили взволнованные лица. Начальник стражи, кастелян, мэтр Ансельмо. Все — кроме старшего сына, Рамона де Транкавеля.
Тьерри, завидев стоящего посреди комнаты Гиллема де Бланшфора, остановился, будто налетев на стену.
— Гвиго, — страшным, ледяным голосом сказал граф, — ты послал за моим старшим сыном?
— Так точно, ваша милость! — отозвался Гвиго. — Но он заперся у себя и не отвечает…
— Ломайте дверь! — Железный Бертран сорвался на крик. — Все вон отсюда! Я должен… — его лицо на мгновение передернулось, — должен побеседовать с моими детьми.
Призванные к ответу толпой вывалились в коридор, испытывая несказанное облегчение — расправа пока откладывалась. Старый хранитель книг даже осмелился пробормотать себе под нос нечто укоризненное — мол, дергают дряхлого человека спозаранку то туда, то сюда, а переходы-то в замке немалые…
Стоявшие бок о бок братец и сестрица виновными себя явно не ощущали и каяться в грехах не спешили. Скуластая физиономия Тьерри надежным щитом скрывала любые эмоции и переживания. Бланка выглядела удивленной и несколько встревоженной, но не более того. Она и заговорила первой, беззастенчиво пользуясь правом отцовской любимицы:
— Грядет война с де Фуа? Иначе зачем наша гвардия носится по стенам, словно курицы с отрубленными головами?
— Она еще имеет нахальство спрашивать, что случилось, — процедил сквозь зубы Бертран и, не давая любимым отпрыскам опомниться, загромыхал: — Это я должен у вас спрашивать, что случилось! О чем вы там шушукаетесь за моей спиной? Тьерри, будь любезен немедленно, внятно и честно объяснить, чем ты занимался вчера в подвалах! И, если твое объяснение мне не понравится, пеняй на себя! Я жду ответа!
— Я всего лишь помешал друзьям моего брата совершить очередную глупость, — даже напряженная обстановка не заставила Тьерри избавиться от привычки говорить медленно, растягивая каждое слово.
— В конце концов, эта заезжая компания пока еще считалась нашими гостями, а не пленниками. Если при этом кое-кто пострадал, моей вины тут нет. К сожалению, и заслуги тоже. Я должен был проучить прихвостней Рамона гораздо раньше.
— Что ты делал потом ? — с нажимом осведомился мессир Бертран. — И, кстати, чем ты , моя дорогая дочь, занималась минувшей ночью?
— Проводил гостей до их комнат, убедился, что они заперли за собой двери и пошел к себе, — с безмятежностью честного человека, коему нечего скрывать, ответствовал любящий отпрыск. — Где и оставался до самого утра, когда ко мне с воплями ворвался перепуганный Гвиго.
— А я весь вечер безвылазно сидела у Тьерри, читала его книги, — добавила Бланка. — Мне было скучно одной. И ночевала там же. Слуги могут подтвердить, если уж моему слову тут более не доверяют, — она оскорбленно вскинула подбородок, в точности копируя манеру старшего брата и отца.
— Так что все-таки стряслось? — повторил недавний вопрос сестры Тьерри де Транкавель.
Если бы взглядом можно было испепелять, от отпрысков Железного Бертрана остались бы только две кучки праха на чисто выскобленном полу. Весь жизненный опыт, все многолетнее знание людей господина Редэ вопияли о том, что сын и дочь преспокойно лгут ему прямо в глаза. Лгут — и не боятся, ибо ему не в чем их обвинить. Внезапно он пожалел, что уже не в силах сорвать с лиц своих детей маски, за которыми они наловчились прятать от него свои мысли. А ведь он был уверен, что ему известен каждый шаг его отпрысков, каждое их слово и замысел… Кого он взрастил? Неужели настал тот день, когда собственная кровь осмелилась подняться против него?