— Есть, — кивнул Франческо. — Мне рассказывали. Правда, где именно, я не знаю. Зачем вам храмовники, мессир Гай?
— Вроде бы Дугал намеревался отвести нас туда. Может быть, еще и отведет. Если сможет идти, конечно, — ноттингамец пробрался к прикрытому хлипкой дощатой дверцей квадратному окну сеновала и выглянул наружу. Лестница за ночь никуда не делась. По маленькому грязному двору разгуливала стайка пестрых кур и черная коза.
Стоя спиной к девице Уэстмор и итальянцу, Гай не мог видеть выражений, появившихся на их лицах. Изабель раздраженно скривилась, Франческо же виновато отвел глаза, будто его уличили в некоем крайне неблаговидном поступке. Однако, заговорив, Изабель ничем не выдала испытываемых ею чувств:
— Попросить помощи у рыцарей Храма? Неплохая мысль. При одном условии — если они не боятся ссориться с Транкавелями. Ведь господа Ренна наверняка полагают нас своей законной добычей.
Ведь господа Ренна наверняка полагают нас своей законной добычей.
— Мало ли кто что полагает. Вот шевалье Джейль тоже полагал, — Гай обернулся, опершись спиной об стену, и внимательно посмотрел на девицу Уэстмор. — Кстати, мистрисс Изабель… Вас не затруднит объяснить, отчего вы столь рьяно выставляли шевалье Джейля едва ли не врагом рода человеческого, а он вдруг оказался преданным сторонником глубоко чтимой мною госпожи Элеоноры Аквитанской?
— А вас, сэр рыцарь, не затруднит объяснить, с чего вы взяли, будто Джейль — человек королевы? — дернула острым плечом рыжая девица.
— Он мне так сказал, — опешил Гай. — Даже пергамент показал, со своеручной подписью ее величества и печатью…
— В славном городе Париже есть квартал Марэ, — задумчиво сообщила Изабель, накручивая на палец длинную рыжую прядь. — В квартале Марэ есть улица святой Сусанны, а на этой улице обитает некий умелец, способный за пристойное вознаграждение написать буллу Папы Римского, в коей будет указано, что Папа публично признает вас своим незаконнорожденным сыном. И уверяю вас, милорд, даже сам первосвященник затруднится сказать, его подпись стоит на документе или не его. Документы, любезный сэр Гай, подделываются с легкостью необыкновенной. Особенно если вы не стеснены в средствах.
— Еще того чище, — пробормотал Гисборн. — Не верь глазам своим и словам чужим — это понятно. Теперь выходит, что бумагам с печатями тоже доверять не след… Чему ж тогда верить, хотел бы я знать? Проклятье, а почему я должен верить тебе ?
— Ну, чему и кому верить — это уж вы решайте сами для себя, Гай, — неожиданно мягко откликнулась Изабель. — Лично я в трудных случаях полагаюсь на наитие, и оно редко подводит… Что касается нашего вероломного шевалье — признаюсь, два-три месяца назад я была твердо убеждена, что мессир Ральф — вернейший и преданнейший клеврет покойного канцлера. У меня имелись доказательства и свидетельства людей, заслуживавших доверия. А теперь, после смерти хозяина — не знаю. Может, он из стаи ловчих псов Филиппа-Августа? Или, если поднимать ставки выше — служит Константинополю?..
Внимательно слушавший Франческо недоверчиво присвистнул, заявив:
— Да п о лно вам, монна Изабелла. У этого Джейля на лице написано — он родился в Нормандии или в Британии!
— Какая разница, где кто родился, — резким взмахом кисти отмела возражения рыжая девица. — Главное — кто кому платит. Помяните мое слово, уедет ваш драгоценный архив к императорскому двору!
Гаю очень хотелось спросить, каким образом пропавший архив угодил к самой госпоже Уэстмор, но тут ему вспомнился гонец с посланием от принца Джона, догнавший его и Мак-Лауда в Туре. Принц и Годфри Клиффорд тоже считали возможными похитителями византийцев, мало того — указали приметы их вероятного предводителя. В послании, помнится, давалось весьма условное описание — уроженец Аквитании двадцати пяти лет от роду, блондин с серыми или голубыми глазами… Чем не Ральф Джейль?
— Как пить дать уедет, если мы не помешаем, — хриплый шепот заставил всех вздрогнуть.
Мак-Лауд с трудом поднял взлохмаченную голову, уставившись на верных соратников воспаленными глазами. Выглядел он скверно — почти как в Ренне, после неудачной охоты на волка-оборотня, если не хуже.
— Хитрый и везучий ублюдок, — продолжал шотландец. — Всех, всех обвел вокруг пальца… Небось пылит сейчас по дороге на Марсель, только пятки сверкают… А мы торчим по его милости на конюшне, как последние нищеброды! Поймаю — всю задницу распинаю!
Мак-Лауд подтянулся на руках и сел.
— Всех, всех обвел вокруг пальца… Небось пылит сейчас по дороге на Марсель, только пятки сверкают… А мы торчим по его милости на конюшне, как последние нищеброды! Поймаю — всю задницу распинаю!
Мак-Лауд подтянулся на руках и сел. Даже это усилие далось ему нелегко.
— Смотрите-ка, полумертвое воплощение Кухулина изволило ожить и снова грозится жуткими карами, — не удержалась девица Уэстмор. — Ну, теперь всем нашим врагам точно крышка. Я бы на месте Джейля заранее повесилась.
— Ехидная ты стерва, — просипел Мак-Лауд. — А ведь, между прочим, жизнью мне обязана. Не понимаю, что заставляет меня терпеть твое ядовитое общество?
— Я рад, что ты пришел в себя, Дугал, — сердечно сказал Гай. — Мы все рады. Мистрисс Уэстмор тоже, но стесняется в этом признаться и скрывает свои подлинные чувства за привычным сарказмом. Верно я говорю, мистрисс Уэстмор?