Веселившийся от души кельт заухал филином, перепугав окрестных птиц. Изабель вскочила на ноги и привычным жестом ткнула кулаки в бока, что предвещало неизбежную громкую ссору. Окончательно запутавшийся Франческо переводил испуганный взгляд с покровительницы на спутников, не зная, чью сторону принять.
— Замолчите все! — неожиданно для себя гаркнул мессир Гисборн, и, что удивительно, к рыцарю прислушались. — Хватит с меня ваших недомолвок и игр в загадки! Чем столь важна эта книга? Отчего Транкавели держат ее под замком? Правда ли, что она создана святой Магдалиной и написанное в ней противоречит всему, что мы знаем о земной жизни Господа? Ответьте хоть раз толком, вы, хитроумные и многознающие!
Он спрашивал, точно кто-то настойчиво толкал его под руку, твердя: сегодня у него есть шанс разобраться в безумной круговерти вокруг старой рукописи.
— Магдалена не разумела грамоты, — голос внезапно заговорившего бродяги расплывался, смазываясь по краям, словно рассказывали два человека одновременно. Имя святой он произносил на местный, особенный лад. — Она была всего лишь уличная девка, прах под ногами, но ее вера и верность были тверже алмазов и крепче клятв на крови. Она горела огнем своей веры, воспламеняя всех, кого сводила с ней судьба. Здесь, в Окситании, в городе Нарбонне, носившем тогда другое имя, старший сын ее Иисус взял в жены девицу Руфину, дочь Иезикииля, праведного человека, превозмогшего языки, науки земные, тайны неба и земли. Он приобщил к знанию свою дочь, и та, выйдя замуж, преклонилась перед верой матери своего супруга. Магдалена говорила о том, что видела, ее сын и невестка записывали. «Кровь должна сохраниться, Дар не должен пропасть», — твердила Магдалена, и многомудрая Руфина по ее слову соткала паутину чудес. Они создали Книгу, замкнули в пергаментные листы подаренное могущество и скрепили ее печатью своей веры. Их дети и наследники, те, что хранят в себе кровь Магдалены и Того, чьей спутницей она была, открывали Книгу, приобщаясь к могуществу своего рода, учились управлять им и понимать его.
Кажется, с этих времен я и помню себя…
— Инициация, — почти по буквам выговорила непонятное греческое слово Изабель. В отличие от Гая, просто внимавшего с полуоткрытым ртом, девица без труда проникала в суть истории. — Взросление и приобщение. Книга узнает потомков Магдалины, открывая им дверь к небывалым умениям. Они живут и плодятся, объединяют свою кровь с варварскими правителями готов, Меровеями а потом…
— Потом Каролинги свергли Дагоберта Меровея, — завороженным шепотом подхватил Франческо, наверняка вспомнив городишко Муассак и услышанное там предание о Длинноволосых королях, магах и колдунах, понимавших язык животных и знавших тайные струны людских душ. — Истребили его семью до последнего человека, верно?
— Нет, — Лоррейн смотрел куда-то мимо завороженных его повестью людей. Речь его была уверенной, но по-прежнему разноголосой, будто за него говорил некто другой. — Уцелело трехлетнее дитя, принц Сигиберт. Уцелела его старшая сводная сестра, Гельда. С малым отрядом они бежали на родину матери Сигиберта, сюда, в графство Разес, увозя с собой Книгу и ненависть. Ненависть к тем, кто направлял убийц. Ненависть к Риму — именно его они полагали виновником случившегося. Вера обратилась мстительностью и яростью. Говорят, Гельда была столь же решительной и целеустремленной женщиной, как и Магдалена, а познала не менее Руфины из Нарбонна. Ненависть Гельды и воспитанного ею брата толкнула их в объятия иной Силы — и хранимое ими сияние померкло. Книга по-прежнему помогала им обрести могущество, но каким оно стало по сравнению с прежним? Переродившаяся, переписанная, но неизменная, хранимая в тайне — она меняет их души и мысли…
— И на свет является создание навроде Рамона де Транкавеля, — пробормотал про себя Гай. Англичанину показалось, он наконец-то нащупал кончик запутавшейся нити, ухватив за который, можно распутать многовековой клубок загадок.
Бланка, до того крепко державшая драгоценный томик в синей обложке, растерянно оглянулась и разжала пальцы. Выскользнувшую из рук девушки Книгу подхватил Франческо, с отчаянием в голосе вопросив:
— Неужели ничего нельзя исправить? Ведь изначально, если я правильно понял, Апокриф создавался совсем с другими целями! Он не таил в себе Зла!
— Никогда не рвись насильственно спасать тех, кто вовсе не желает быть спасенным, — наставительно отчеканила Изабель, но былой подопечный пропустил ее слова мимо ушей, пристально глядя на Лоррейна. — И отдай, пожалуйста, книгу. Тебе она ни к чему, а мне пригодится.
Бродяга задумчиво выбил пальцами на крышке подобранной шкатулки какую-то мелодию и задушевно поделился, словно говоря о давно наболевшем, но обращаясь к дымным языкам костра:
— Некогда ходили пересуды, будто и впрямь можно качнуть весы в другую сторону. Это должны совершить человеческие руки — как человеческие руки написали Книгу. Узнать и вычеркнуть затаившуюся между строк ложь. Начертать иные письмена. Никто из предыдущих хранителей Книги не сделал этого — то ли не знал, каким образом, то ли просто не решался. Может, кто-нибудь из вас отважится совершить то, что не удалось им?