— В котором они одержали над вами верх, — раздраженно огрызнулся мэтр Калькодис. — И надо бы еще выяснить, как незнакомые с Ренном люди умудрились проникнуть в подвалы и убедили ваше переменчивое в своих мнениях жилище отпустить их на свободу… Ладно, теперь их судьба, как и участь Бланки с Рамоном — не ваша забота.
— Это почему, позвольте узнать? — вскинулся мессир Бертран, получив от толстячка исчерпывающий хамоватый ответ:
— Потому что я так сказал. Не умеете творить несколько дел сразу — не беритесь. Только людей смешите. Зарубите на своем распрекрасному носу: отныне и навсегда ваша и моя головная боль — он, — мэтр Калькодис кивнул в сторону помалкивавшего, но слушавшего во все уши Тьерри. Хозяин Ренна последовал примеру гостя, оглядев среднего отпрыска с ног до головы так, будто видел его впервые в жизни и пытался составить мнение.
— Может, все-таки Рамон … — осторожно начал мессир Бертран.
Почтенный мэтр скривился, точно надкусил кислый сарацинский фрукт лимон:
— К дьяволу Рамона! Ему давали шанс — он его благополучно упустил, а неудачники нам без надобности! Младшенький ваш, уж простите великодушно, тоже никуда не годился — кроме юбок, ничего на свете не видел, а вот мессир Тьерри… — узенькие глазки господина Калькодиса превратились в две хитрые щелочки. — Поправьте меня, если я ошибаюсь — в своем молчании мессир Тьерри сумел выяснить многое, очень многое…
— Да, но как отнесется к столь неожиданной перемене… Покровитель?
— Сами у него узнайте при встрече, — невесело хихикнул мэтр. — Только вы не хуже меня знаете: он недолюбливает людей, не могущих определиться, на чьей они стороне. Мессир Тьерри, при всех его познаниях, а также скрытых и явных достоинствах — именно такой человек. Он, да простится мне такое сравнение, в точности как египетский зверь кот. Живет в доме, берет пищу из рук хозяина, но уходит и приходит, когда ему вздумается.
— Если твоему господину нужен определенный ответ, он его знает — клясться ему в верности я не стану. С нас достаточно того, во что превратился Рамон, — медленно, тщательно подбирая слова, произнес Тьерри, в глубине души ожидая быстрого возмездия за дерзость. Однако толстяк лишь выразительно развел руками:
— Не станете, так не станете — дело ваше, выбор тоже за вами. Что касается мессира Рамона… Он всего лишь получил то, о чем просил.
Что касается мессира Рамона… Он всего лишь получил то, о чем просил. Не наша вина, что он не справился с тяжестью возложенной ноши. Или вам нужны мои извинения, на пергаменте, со своеручной подписью и заверенные сами-знаете-чьей печатью?
— Хорошо, хорошо, обойдемся без долгих расшаркиваний, — несколько поспешно, на взгляд Транкавеля-среднего, вмешался хозяин Ренн-ле-Шато. — Верно ли я понимаю, что заключенные нами соглашения и планы остаются в силе, за единственным исключением… Тьерри отныне занимает место Рамона?
— Совершенно верно, — лучась благожелательностью, заверил мэтр Калькодис. — Позже, в более удобное для вас время, я наведаюсь еще разок — со всеми этими расписками и договорами, дабы внести необходимые исправления и дополнения. Крючкотворство, господа, страшная сила… Задуманное должно продолжаться — ветер дует в благоприятную сторону, мельница вращается, мука мелется… К вам тут несколько недель назад заглядывал гость от мадам Элеоноры, верно?
Гостя Тьерри мельком видел. В отличие от мэтра Калькодиса и его господина, этот прибыл вполне обычным путем, по дороге, называемой Арлесией. Однако в нем ощущалось нечто, свойственное этим двум загадочным господам. В Ренне гость пробыл всего пару дней, общаясь в основном с мессиром Бертраном и его наследником, но Тьерри без труда разузнал имя приезжего — Ангерран де Фуа. Имя, как полагал Тьерри, было фальшивым, а преклонный возраст сего шевалье отнюдь не соответствовал ни его бодрому внешнему виду, ни живости характера. Исполнив свое загадочное поручение, мессир Ангерран столь же спешно и потихоньку отбыл к побережью.
Транкавель-старший ограничился коротким кивком, подтверждая.
— Он наверняка доставил весточки от госпожи Пуату, — продолжил развивать свою мысль толстяк, — в которых эта мудрая дама неоднократно подчеркивала и настаивала: срок пришел. Те, чье присутствие вам мешало, отправились в свой безумный поход. Руки у вас развязаны. Честно говоря, я в толк не возьму: какова причина вашего замешательства?
— Не так-то просто заставить подняться целую провинцию…
— Ай, бросьте! — с истинно иудейским пренебрежением отмахнулся мэтр Калькодис. — Кто истинный сюзерен в Лангедоке, я вас таки спрашиваю? Последнему попрошайке на рынке в Тулузе известно — ваша милость! Ну, так чего ж вы ждете, спрашивается? Гласа небесного, огненных письмен на облаках? Устроим, если позарез необходимо.
— Все начнется тогда, когда я сочту нужным, — сказал, как отрезал, мессир Бертран. — Не раньше и не позже.
Господин Калькодис по-лошадиному фыркнул:
— Ну-ну. Опять ваша хваленая самоуверенность. Надеюсь, вы хоть в этот раз не допустите промаха. Засим — нижайше прошу прощения, мессиры. Дела, знаете ли. Постоянные дела, хлопоты, заботы о благе ближних своих… Мое глубочайшее почтение, — пятясь спиной вперед, толстяк достиг ступенек лестницы и начал вперевалку спускаться, пока не исчез из вида.