Сказав это, он спустился со стула и сделал несколько шагов взад-вперед.
— Не будет Груздя — не будет захвата западного рынка. Не будет захвата рынка — не будет ни прибылей, ни кредитов. Не будет прибылей и кредитов — не будет стремительного промышленного развития. Не будет стремительного промышленного развития — следовательно, усилится недовольство не только конкретной властью, но и всем строем. А тогда…
Он не стал сразу достраивать прогноз, считая, видимо, что сказанного достаточно. Лишь развел руками. Но, похоже, усомнился в моей сообразительности и тут же продолжил:
— Тогда вернемся мы. Нет, не я лично. Я буду руководить отсюда: так будет надежнее. Придут люди, которых я знаю, которым доверяю. И вот только тогда настанет время пустить в ход разработки товарища Груздя и воспользоваться всеми теми последствиями их внедрения, которые я уже назвал, и всеми другими — теми, которых я еще не называл. Вы меня поняли?
Я кивнул. Не понять было бы трудно.
— Вот почему вы должны не только найти его, но и доставить сюда, ко мне. Могу твердо пообещать: как только вы окажетесь рядом с ним, я дам вам людей, которые окажут вам всю необходимую помощь, чтобы доставить его сюда. Запомните эту формулу.
Откуда-то, словно шулер из рукава, он извлек такой же листочек бумаги, как тот, что уже был у меня. На этом клочке было несколько знаков.
— Вы запомнили? Слушайте, как это произносится.
Письменность была мне незнакома, и я выслушал его внимательно.
— Усвоили? Повторите.
Я повторил. Он, похоже, остался доволен.
— Неплохо. Итак, это было первое из того, что я хочу сказать вам.
Но я уже начал понемногу сомневаться.
— Разрешите вопрос? — осмелился вставить я.
Дремин, кажется, искренне удивился:
— Вопрос? Мне? Гм. Это интересно… — Он подумал немного. — Хотя скорее — забавно. Вопрос мне. Ну что же — попробуйте.
Ну что же — попробуйте. Хотя я до сих пор полагал, что объясняю достаточно ясно. Итак? Впрочем, нет, обождите минутку.
Ему понадобилось намного меньше минуты, чтобы вновь превратиться в Великого Инку. Похоже, такие метаморфозы доставляли ему удовольствие. Лишь после этого он кивнул мне:
— Так о чем вы хотели спросить?
— Почему же не должно быть промышленного развития — и всего прочего? Я считаю, что действую — и весь наш Институт действует — в конечном итоге в интересах страны, хотя мы и не являемся официальным учреждением. А вы, видимо, убеждены, что интересы страны заключаются в чем-то другом?
— Безусловно, — согласился он. — Я ведь уже объяснил, но, видимо, вы ничего не поняли. Впрочем, неудивительно: вы воспитаны в другом духе. Хорошо, повторю: я считаю — и не только я, если уж вам нужно — как это называется? — общественное мнение, то оно тоже именно таково, — я считаю, что, начиная с определенной точки, развитие страны должно идти по совершенно другому пути. Страна сделала самое малое один лишний поворот — и находится даже не в тупике, что было бы еще в какой-то степени приемлемо, но страна приближается к обрыву. К грани, за которой — стремительное падение — и полная гибель. Это необходимо предотвратить. И вот тут мы с товарищами посоветовались — и решили…
Он сделал паузу, усмехаясь каким-то, наверное, своим мыслям.
— Мы решили, что именно здесь мы можем принять все необходимые меры. Изменить, начиная с определенного момента, ход реализации элементов бытия. Думаю, вам не нужно растолковывать, что это такое.
Растолковывать действительно оказалось бы лишним. Теоретически техника возникновения Производного Мира была известна любому из нас ничуть не хуже, чем постоянным обитателям Пространства Сна. Именно с этой информации начинается первичная подготовка дримера. Но, кроме общей теории, мы не обладали ничем. Наверное, и Великий Инка Дремин продвинулся немногим дальше нас — но хотел пройти до самого конца.
Теория же действительно не очень сложна — в ее основных положениях.
Мозаика
Когда мы начинаем обучаться ремеслу, оказывается не так-то легко привыкнуть к мысли, что мир, в котором мы живем (не только наша планета, но все мироздание вообще), все то, что мы называем явью, на самом деле — всего лишь подобие детской игры, правда, настолько сложной, что понять меру этой сложности мы оказываемся не в силах. И играют в нее отнюдь не несмышленыши.
Игра заключается в следующем: вам (хотя на самом деле, конечно, не вам и не мне, а кому-то совершенно другому) дается неограниченное количество смальты — разноцветных стекляшек или камешков, из которых вы должны сложить изображение, содержащее какой-то смысл. Это может быть пейзаж, натюрморт, портрет, сцена, абстракция — одним словом, что угодно. Изображение потребует определенного количества камешков, пусть даже очень большого — но никак не беспредельного. Располагаете же вы бесконечно большим числом элементов. Ясно, что воспользуетесь вы всего лишь какой-то их частью — крайне незначительной.
Бесконечная масса эта не пребывает в неподвижности; она постоянно перемешивается силами, о которых мы не имеем представления; знаем лишь, что они существуют и проявляются. А некая другая сила действует, словно известный каждому из нас механизм, называемый лототрон, периодически выбрасывающий один из мечущихся в его барабане шариков. Только эти выброшенные из общего круговорота элементы смальты и используются для картины.