Минута на размышления закончилась. И все трое собеседников Груздя разом кинулись на нас. Видимо, с мыслью о капитуляции они так и не смогли смириться.
Я был им три года
Все три наших противника были уже аккуратно упакованы: в ближнем бою, как выяснилось, они изрядно уступали нам. Борич со Степом отправились вниз — чтобы нейтрализовать ученых и немногих остававшихся там боевиков, помощью которых пользовались наши противники: разношерстный сброд, набранный по редко посещаемым закоулкам Пространства Сна, где ютились никогда не имевшие имен вояки, вроде гвардейцев кардинала или отрицательных героев множества триллеров моей эпохи. Мы остались с Груздем втроем: Минаев, Борич и я.
Мне хотелось поскорее закончить дело, чтобы броситься на поиски дочери. И я не стал разводить с профессором дипломатию.
— Итак, мы вас нашли, профессор. Попрошу вас ответить на несколько вопросов прежде, чем вы вернетесь в мир яви.
Слегка улыбнувшись, он покачал головой:
— Я не собираюсь возвращаться в Производный Мир — во всяком случае, в тот, который вы подразумеваете.
Настал мой черед ухмыльнуться:
— Вы и меня будете убеждать в том, что вы не профессор Груздь? Совсем другое лицо?
Он утвердительно кивнул:
— Именно это я и говорю. Однако…
— Профессор, перестаньте…
Подняв руку, он заставил меня остановиться на полуслове.
— Однако, хотя я не Груздь, но я был им почти три года. И у меня есть свидетель того, что дело обстоит именно так.
Он кивком указал на Минаева. Бывший шофер улыбнулся и проговорил:
— Совершенно верно.
Впервые я не нашелся, что сказать.
— Прикажете понять вас буквально?.. — только и пробормотал я.
— Совершенно буквально. Два с лишним года я играл его роль. Жил в его теле. Но этому пришел конец. Меня отзывают.
— То есть как… Куда?
Вместо него ответил Минаев:
— Домой. В нашу явь, не в вашу.
— Откуда же вы?
Мнимый Груздь пожал плечами. И сказал лишь:
— По меркам яви — издалека.
— Из другого миникона?
— Макрокона.
— Из другого миникона?
— Макрокона. Просто мы там тоже были заинтересованы в результатах того, что происходит у вас. Пришлось немного вмешаться.
Я не справился с острейшим приступом любопытства:
— Заинтересованы? Тоже хотели… воспользоваться результатами? Как вот эти ваши недавние преследователи и собеседники?
Он покачал головой:
— Сейчас это нужно вам. Но впоследствии… это сыграет немалую роль в овладении способами влияния на реализацию макроконов в Производном Мире. Это будет своего рода возможностью заказывать будущее; а двигаться всегда легче, когда цель путешествия уже видна.
— Нельзя ли подробнее?
— Об этом — нельзя. О Грузде, как человеке — думаю, что можно — в разумной степени. Видите ли, настоящий Груздь был на пороге открытия. Мы лишь наблюдали. И все более убеждались в том, что последнего шага он не сделает.
— Не тот уровень знаний?
— Знаний у него хватало. Но был подсознательный порог, через который он не мог переступить. И это ему мешало.
По моему молчанию он понял, что я все еще не разбираюсь в теме.
— Вам случалось бывать у меня… вернее, у него дома?
— Д-да…
— Вас не удивил подбор политической литературы?
— Откровенно говоря — да.
— По нему можно сделать однозначные выводы о его социально-политических симпатиях и антипатиях, верно?
— Без усилий. Но почему такой человек, как он, в наши дни…
— Вы знаете его биографию?
— Нет. В яви она везде стерта. Это он… Нет, вы?
— Это я.
— Зачем?
— Когда он проснется, ему не нужно будет, чтобы кто-нибудь догадался об этом — теперь, когда всех интересует его судьба — и он сам. А ведь все дело заключается именно в биографии. Свое отношение к минувшей эпохе он унаследовал от родителей.
— Ну, допустим. И что же? За убеждения не карают. Он может в душе обожествлять кого угодно…
— Не совсем верно. Он обожествлял те времена подсознательно и понимал — это было уже не подсознание, вернее, не только оно, — что работает на благо общества, которое в большинстве своем наотрез отказалось от того прошлого, от его людей, событий, героев… Получалось, что он работает против самого себя. И справиться с этим оказалось выше его сил. Он очутился в тупике — не научном, а психологическом. И своими силами не мог из него выбраться.
— И вы решили заменить его?
— Мы были вынуждены. Мы решили его вылечить, но дело не должно было останавливаться: в России остановка — это конец. Но такие болезни не лечатся таблетками, даже гипнозом не лечатся. И вот мы однажды перехватили его — и поместили в тот миникон Пространства Сна, в котором он только и мог вылечиться — но не сразу, далеко не сразу. Мы же воспользовались его телом, в которое вошел я. Хотя в числе кандидатов был и Минаев.
— И сейчас настоящий Груздь…
— Думаю, что теперь он уже где-то очень близко. Он вернется; иными словами — проснется здоровым. И дело продолжится.
— Получается, что открытие — не его?
— Целиком его.
И дело продолжится.
— Получается, что открытие — не его?
— Целиком его. Он ведь знал, какой шаг нужно сделать последним; просто не мог решиться на него. Я не внес ничего своего, да и не мог бы при всем желании. Я служил, если угодно, лишь каналом связи между ним — находившимся там, куда мы его поместили, — и вашей явью. А Минаев — пусть он продолжает так называться — охранял и меня здесь, и Груздя — там, куда мы его направили: без помощи там он скорее всего пропал бы. Зато там, в тех условиях, знаете ли, разум его работал с высочайшей продуктивностью — иначе там нельзя было спастись. Все сделал он сам.