Они ехали вместе до города Сандри, и Владетель, недавно еще считавшийся врагом, оказался прекрасным попутчиком. Путешествовать вместе с ним было легко и приятно. Но каждый вечер, на постоялом дворе ли, или в лесу около костра, Харальду приходилось искать уединения, чтобы раскрыть том с ползучими цветными пятнами на обложке. Если почитать не удавалось, то на следующий день младший из Владетелей становился раздражителен и желчен.
Когда над выросшими впереди крепостными стенами удалось различить флаг — три белые лилии на пурпурном поле, он произнес ядовито:
— Знаешь, Свенельд, меня когда-то чуть не женили на этом гербе!
— Не может быть.
— Старший из магов вскинул густые темные брови и захохотал. — И как же ты выкрутился?
— Сбежал.
Расстались они у северо-западных городских ворот, противоположных тем, через которые въехали в Сандри. Свенельд повернул на север, к дому, а молодого Владетеля ждал путь на запад, в родовые земли. В том, что он хочет повидать Дину, Харальд не признался бы никому
— Ну, счастливо, — сказал Свенельд и хлопнул бывшего спутника по плечу так, что тот едва не упал. — Желаю тебе не сойти с ума.
— Интересны твои напутствия! — ответил Харальд с улыбкой. — Счастливо и тебе. Желаю долгого правления.
Владетели улыбнулись друг другу, и вскоре Харальд остался один на желтой пыльной дороге, уныло уходящей за горизонт.
Над миром воцарилась жара, и Харальд ехал по утрам и вечерам, не изнуряя ни себя, ни лошадь. В полдень небо словно теряло цвет, становясь белесым, а расплывчатое пятно солнца обрушивало на изнемогающую землю волны беспощадного зноя. Иногда в вышине начинали клубиться облака, намекая на дождь, пару раз из сизых, устрашающего вида туч доносился грохот, но ни капли воды не пролилось из их толстых утроб. Тучи уползали, словно ленивые небесные горы, и небо вновь очищалось.
Растения в полях и лесах вяли, покрывались пылью, и безумно жужжали среди них расплодившиеся насекомые. Собаки в деревнях жестоко страдали и даже забросили свое извечное занятие — облаивать путников. Лишь лениво шевелили хвостами, да тяжко дышали, высунув длинные языки, и провожали одинокого всадника глазами.
О людях Харальд не привык задумываться, но все же обратил внимание, насколько тощими и изможденными выглядят крестьяне. Черные от загара, они смотрели на родовитого запавшими глазами, и Владетелю становилось очень неуютно под этими взглядами. Невольно он проверял, на месте ли меч, и погонял лошадь.
Один из жарких, изнурительных дней близился к концу, когда из-за поворота показался поселок, в котором стоял дом Дины. Как и в случае с Бабилем, Харальд совершенно не узнавал знакомых когда-то мест. Утешал себя тем, что не был тут много лет.
Медленно, пытаясь восстановить в памяти проведенное здесь время, ехал он по улице мимо больших богатых домов. В какой-то степени вернуться в прошлое удалось, знакомыми показались даже некоторые из виденных лиц, и в тот самый миг, когда Харальд готов был улыбнуться воспоминаниям, сердце его подскочило, словно подстреленный заяц, и далее помчалось в бешеном ритме, чего ни один длинноухий со стрелой в боку проделать не сможет…
На том месте, где ранее красовался постоялый двор «У Ворчуна», было лишь пепелище. Сиротливо торчала уцелевшая печная труба, словно виселицы, возвышались устоявшие столбы. Огню не дали тут одержать полную победу, но все, что можно, было сожжено.
Сглотнув образовавшийся в горле ком, Харальд подъехал ближе. Пепелище было старое, никак не менее нескольких лет, но почему-то никто не позарился на пустующую землю.
«А может, хозяйка ее жива? — мелькнула мысль, породив в душе нечто вроде надежды. — Но тогда почему она сама не попыталась восстановить дом?»
Давя рвущиеся на волю эмоции, Харальд осмотрелся. Со стороны ближайшего огорода на чужака с любопытством таращились несколько загорелых до черноты детских мордашек. Поняв, что они замечены, дети с воплями и писком скрылись в зарослях малины.
Харальд спешился и двинулся в обратном направлении, ведя лошадь в поводу. Такое большое село не может существовать без постоялого двора или хотя бы таверны, где по вечерам могут собраться мужчины выпить пива и вволю почесать языки.
Искомое строение обнаружилось скоро. Неказистое двухэтажное здание с вывеской, изображающей что-то вроде раздувшегося бурого хорька, и надписью «Пляшущий медведь».
Искомое строение обнаружилось скоро. Неказистое двухэтажное здание с вывеской, изображающей что-то вроде раздувшегося бурого хорька, и надписью «Пляшущий медведь». Харальд окинул сие произведение искусства равнодушным взглядом и отдал повод подбежавшему слуге.
Внутри «Медведя» оказалось сонно, тихо и пусто. Пахло свежим хлебом. Меланхоличный мужчина, по-видимому хозяин, окинул гостя ленивым коровьим взглядом из-за стойки и спросил тонким писклявым голосом:
— Что угодно господину?
— Холодного пива, и быстро, — ответил Харальд с приличествующей родовитому надменностью, окидывая взглядом помещение.
В тишине и покое дремал благообразный старичок, издавая мелодичное посвистывание. Кроме него, никого за столами не было. Время, несмотря на жару, рабочее, народ будет прибывать к вечеру.
К своему удивлению, Харальд быстро получил кружку холодного напитка с плавающей наверху шапкой белоснежной пены, напомнившей о зиме. Хозяин проворно ухватил монету и вновь занял место за стойкой.
Не успел Владетель сесть, как старичок, спавший, судя по всему, не так уж и крепко, оказался рядом.
— Родовитый господин, — сказал он проникновенно. — Да славят вас десятки поколений потомков за храбрость и силу, сделайте милость, угостите старого Хакона. В такое пекло кружка холодного пива — это все, что нужно старому, больному человеку.
Харальд вознамерился было отогнать попрошайку, но взглянул в хитрые, не по-стариковски проницательные синие глаза под кустистыми седыми бровями и передумал.
Стол украсила еще одна кружка с пивом, а хозяин, угодливо кланяясь, удалился.
— Что же, пей, Хакон, — сделал Харальд приглашающий жест и отхлебнул из кружки.
— Ох, благодарю, родовитый господин! — не заставил себя ждать старичина, и вскоре поверх его усов выросли вторые — из пены.
Когда первая жажда была утолена, начался разговор.
— Долго ли ты здесь живешь? — спросил Харальд.
— Да, почитай, всю жизнь, — ответил Хакон, настороженно блестя глазами. — Уже шестьдесят восемь лет!
— Я был тут проездом, много лет назад, — после паузы сказал Харальд. — Вроде тут был другой постоялый двор?
— Совершенно точно, родовитый господин! — всплеснул руками дед. — Приятственное было местечко, сам Торбьерн фон Ахар заезжал туда частенько! Слышали о таком?
— Конечно, — помрачнев, кивнул Владетель. — И что же случилось с тем постоялым двором?
— Сгорел, — сокрушенно вздохнул Хакон. — Когда война была, в тот год, как Владетель Свенельд бунтовщиков усмирял. Забрел в наши земли отряд наемников, им нанятых. Они-то там все разгромили и со жгли…
— А что с хозяйкой? — нетерпение и интерес прорезались в вопросе чужака с такой силой, что старик посмотрел на него с немалым удивлением.
— Вы и ее помните? — спросил он, вскинув густые брови почти на середину плеши. — Да с ней худо получилось…
Вредный дед замолчал, и Харальду хотелось ударить его и заорать: «Ну, скорее! Говори!»
— Эти вояки, — очнулся наконец от задумчивости Хакон, — изнасиловали ее всем скопом. Прямо там, на постоялом дворе. И бросили. Она чудом осталась жива — из пламени вытащили соседи, — но повредилась рассудком. С тех пор живет у двоюродной тетки.
— Где? — требовательно спросил Владетель, и старик съежился под его яростным взглядом. — Где это?
— Да в Малых Первачах, это верст пять на север, по дороге на Фенри, — поспешил ответить Хакон, и едва успел закончить фразу, как странный приезжий вскочил.