Требуемый рисунок был заранее нанесен на поверхность тонкими линиями, теперь их надлежало собственно прорезать.
Тщательно, не торопясь, изобразил два квадрата, касающиеся углами края диска. Квадраты оказались повернуты относительно друг друга так, что образовывали равносторонний восьмиугольник. В пределах внутреннего пространства нарисовал сложную фигуру, составленную из нескольких полумесяцев, — в левой части и нечто похожее на волосатую голову — в правой.
С надписью Истинным Алфавитом, которая должна идти по краю талисмана, то внутри восьмиугольника, то снаружи, случились затруднения. Резец оказался великоват, и Харальд работал над каждой буквой очень лолго. Намозоленные руки слушались плохо, от напряжения болели глаза, и периодически приходилось отдыхать. Особенные мучения доставил знак Муин. отвечающий за собирание всей надписи, за скрепление ее в единое магическое целое.
Не теряя времени, отложил нож и приступил к освяшению. Капнул на талисман водой, призывая соответствующую стихию, дунул, привнося силу Воздуха, подержал над пламенем свечи, пропитывая Огнем, и посыпал талисман щепоткой земли. После каждого этапа кусок дерева в руке становился все тяжелее, и Харальду вскоре стало казаться, что он держит свинцовую бляшку.
Взял в руку другой нож, провел острейшим лезвием по запястью. Боли не было, ощутил лишь холодное прикосновение. Кровь тоже текла неохотно, будто примороженная.
Обмакнул палец в темную жидкость и принялся пропитывать канавки рисунка на теле талисмана. Кровь застывала неровно, приходилось возвращаться, проходить одно и то же место несколько раз.
В тот миг, когда багровыми потеками застыла последняя буква надписи, талисман вспыхнул. Нет, внешне он остался таким же, как и был, просто мгновенно нагрелся до такой степени, что Харальд с трудом сдержал крик. Лишь то, что пальцы неожиданно свело судорогой, помешало ему выпустить талисман. Если бы он разжал пальцы до окончания ритуала, то все труды пошли бы насмарку.
Жар постепенно охватил руку, поднялся по предплечью, на миг замер, копошась в плече, а затем броском ударил в лицо. Кулака своего Харальд уже не чувствовал, будто тот сгорел. Под конец от жара начали слезиться глаза, словно их наполнили изнутри пламенем.
Но мука продолжалась недолго. Огонь словно вытек через зрачки и тут же остыл и сам талисман.
Когда Харальд вдел в заранее пробитую дырочку тонкую цепочку и повесил изготовленную вешь на шею, розовые линии магического круга на миг ярко вспыхнули и исчезли. Ритуал успешно завершился.
Сработанный талисман лежал на груди, когда Харальд прибыл в Тарни. Войско оказалось уже здесь — на въезде Владетелю отсалютовал патруль. К городу тянулись обозы с продовольствием, показывая, что приказ подготовить войско к выступлению Гисли выполнял со рвением.
Простые воины, как выяснилось позже, размещались в лагере — у реки, как и родовитые попроще. Те же, кто богаче, поселились в городе, заняв все постоялые дворы.
На самом роскошном из них, называвшемся «Речной бог» и украшенном вывеской с изображением синего пучеглазого существа, удивительно похожего на водянца, Харалъд обнаружил своих первейших вассалов.
Едва успел спрыгнуть с коня, как рядом оказался Гисли.
— Очень рад вашему приезду! — Он слегка поклонился, демонстрируя грацию родовитого, — Воины готовы выступить хоть завтра.
— Очень хорошо, — ответил Харальд, вглядываясь в лицо своего первого вассала, имеющее отчетливый красный оттенок, столь сильно отличающий его от прочих лиц, рядом находящихся. Талисман работает, и не остается сомнений, что Гисли, одним из первых принявший сторону нового Владетеля, готов к измене, — Я доволен.
Он не покривил душой. Довольство ощущалось, оттого, что удастся скоро и быстро разоблачить всех, замышляющих что-либо против Владетеля.
— Всегда готов служить, — поклонился вновь Орни..
— Я знаю, — кивнул Харальд. — Сегодня же вечером устроим пир, на который должны быть приглашены все мои вассалы, до самого последнего. Займись, чтобы все было как положено.
Гисли почтительно склонил голову, но про себя удивленно хмыкнул: что за ерунда, какой еще пир? Зачем?
Но ослушаться приказа невозможно («Пока — невозможно!» — мелькнула мысль, отозвавшаяся сладостной дрожью по телу), и фон Орни нетерпеливо крикнул слуг и принялся отдавать распоряжения. Если Владетель хочет — будет пир. Отчего не потешить того, кому жить осталось не более трех дней.
Сразу трое менестрелей драли струны, по очереди услаждая слух родовитых разнообразными балладами, а если честно — то просто отрабатывали заплаченное, поскольку слышать их во всеобщем гаме и шуме могли только сидящие рядом. По помещению тек аромат жареного мяса, приправ, такой густой, что даже полный живот отзывался на него голодным урчанием.
Гости ели и пили от души, еще бы — на дармовщину и уксус сладок, а тут — совсем не уксус. Обглоданные кабаньи и оленьи туши сменяли целыми, одну за другой открывали бочки с пивом, а ненасытные утробы родовитых требовали еще.
Владетель сидел за небольшим столом на возвышении, с которого хорошо виден весь зал. Он почти не ел, а лишь как-то очень напряженно вглядывался в лица пирующих, при этом постоянно поднося руку к груди. Гисли наблюдал за ним со все большим беспокойством: «Неужели заподозрил? Или что-то замышляет?»
Но лицо Харальда оставалось спокойным. Голубые, как небо, глаза смотрели без гнева или страха, длинные белые пальцы не выдавали волнения. На сенешаля он даже не глядел.
Лишь под самый конец пира, когда в зале появились слуги и начали поднимать тех из гостей, кто пал в неравной борьбе с хмельными напитками, Владетель обратился к своему первому вассалу:
— Я доволен, — сказал он, в точности повторив свою утреннюю фразу. Но в глазах при этом мелькнуло нечто такое, отчего Гисли вздрогнул, словно мальчишка, обнаруживший на ноге гадкого и страшного жука. От улыбки же Харальда ощутимо веяло холодом. — Но сегодня же мы должны поговорить и о делах. В полночь, на том постоялом дворе, где я остановился.
Гисли осталось только поклониться.