Харальд задержался на постоялом дворе больше чем на несколько дней. Сначала мешала выехать рана, затем окончательно испортилась погода. Пришла настоящая осень, холодная и сырая. Дождливые дни следовали один за другим, дороги развезло, а землю устлал ало-золотой ковер опавшей листвы.
Невозможность двигаться к цели угнетала, и фон Триз все больше мрачнел. Постояльцев «У Ворчуна» становилось все меньше, и однажды вечером Харальд сидел в большом зале один. Янтарное пиво в деревянной кружке перед ним убывало очень медленно.
Подошла Дина, шурша платьем.
— Что-нибудь угодно, молодой господин? — спросила мелодично.
— Нет, — ответил Харальд мрачно. — Ничего.
— Тогда можно я посижу с вами? — Молодая женщина улыбнулась чуть стеснительно, и у юноши пересохло во рту.
— Конечно, — ответил он поспешно, опуская взгляд.
Мягко скрипнул стул, и Харальд рискнул поднять глаза. Хозяйка смотрела на него спокойно, с не совсем понятным шаловливым огоньком в глубине бирюзовых глаз.
— Как так получилось, что ты, женщина, заправляешь постоялым двором? — спросил Харальд, набравшись смелости. — Насколько я знаю, это мужское дело.
— Мой муж умер два года назад. — Дина вздохнула. Крупная грудь под темно-синим платьем поднялась и опустилась, заставив юношу судорожно вздохнуть. — Это был его постоялый двор.
— Вот как. — Харалъд задумчиво почесал подбородок.
— Муж был стар, когда я вышла за него, так что я не очень жалею.
— Улыбка Дины в вечернем полумраке показалась особенно красивой, — А вы, молодой господин, вы откуда? Я понимаю, что хорошая хозяйка никогда не задаст такого вопроса… Но надеюсь, вы не обидитесь.
— Нет. — Харалъд вдруг ощутил желание выговориться, рассказать обо всем. Долгое время он переживал неудачу путешествия в одиночку. В этот миг понял — дальнейшее молчание сведет с ума.
— Я ушел из дому, — сказал он, попытавшись улыбнуться. Но улыбка вышла кривой, фальшивой. — Сбежал от родичей. Улизнул, чтобы стать магом. И теперь сижу здесь, и время идет зря, впустую. Я не могу идти к цели, и от этого мне плохо…
— Ничего, молодой господин, все будет хорошо.
Он скорее ощущал, чем слышал или видел, как она поднялась, подошла сзади. Теплое дыхание обдало шею, заставив мурашки побежать по коже, ласковые руки обняли за шею, грудь прижалась к спине.
Страстный шепот обжег ухо:
— Пойдем. Все будет очень хорошо…
Все действительно оказалось очень хорошо. Харальд имел кое-какой любовный опыт; братья как-то решили сделать его мужчиной, приведя для этой цели дворовую девку, и сами наблюдали за процессом, хохоча и гогоча. От того случая запомнился только стыд, а еще какое-то болезненное, неестественное наслаждение.
С Диной все получилось совершенно иначе. Она была жадна, как только может быть жадна женшина, долгое время не видевшая мужской ласки; она была страстна, как кошка, и она была умела и осторожна. Харальд упал в темное море нежности и страсти, в пучину, пахнущую женским телом. Мягкие, ласковые волны баюкали его до рассвета, а когда он вынырнул, то все тело оказалось сплошным воспоминанием о счастье. Блаженство плавало в крови, затуманивало разум, а тело пребывало в сладком изнеможении.
Он потерял счет дням. Краски осени сначала поблекли, затем перьями из порванной подушки повалил первый снег, и вот уже белый платок зимы покрыл землю. Харальд же не обращал на время никакого внимания, оно потеряло значение.
Страсть охватила его целиком, не оставив места для сомнений, скорбен и горестей. Дина стала для Харальда матерью, женой, любовницей и сестрой одновременно. Она заботилась о нем, кормила, выслушивала, утешала, а по ночам продолжала звучать мелодия соединения двух любящих существ, сладостная до дрожи…
Порыв ветра прорвался сквозь заросли и ударил Харальда в спину, заставив его задрожать совсем не от страсти. Неохотно возвращался он из мира воспоминаний, полного радости и тепла.
Вокруг шумел лес, холодный, неприветливый, в костре с треском умирали ветки. Товарищи спали. Над северными землями царила холодная осенняя ночь.
Утро встретило дождем.
Шли целый день под обстрелом мелких ледяных капелек, что ухитрялись проникать сквозь одежду и оседали на коже стылой волглостью. Ветер стих, и на зеленое царство леса опустилась тишина. Возносились коричневые стволы сосен, мрачно синели ели, стояли лиственницы, одетые в нарядные пушистые шубы. Пахло мокрой хвоей.
На ночевку встали на берегу тихой речушки. Воды ее отливали сталью, а следы от дождя казались оспинами на серой гладкой коже.
Когда скудный ужин был съеден, Харальд заметил, как переглядываются спутники, но не обратил особого внимания. Спустя некоторое время Торвальд прокашлялся.
— Послушай, Харальд, — сказал он нерешительно. — Может, ты все же расскажешь, куда и зачем мы идем? Здесь даже если кто и подслушает, то помешать все равно не успеет. Мы-то сколько сюда добирались!
— Ты ошибаешься, — вяло возразил Харальд. — Для мага, для настоящего мага не составит труда достать нас даже тут.
— Для мага, для настоящего мага не составит труда достать нас даже тут.
— Ну и что, — не сдался Торвальд. — Мы имеем право знать, за что рискуем жизнью! Трое наших товарищей погибли, а мы так и не поняли зачем!
— И моих, — Харальд поднял взгляд, и Торвальд осекся и отпрянул. На миг ему показалось, что на него смотрит змея. Огромная, хищная, с пронзительно-голубыми глазами. — Помни, что они были и моими друзьями…
Повисла тишина. Из глубины леса донеслось уханье филина — птица готовилась к началу охоты.
— Хорошо, — сказал Харальд, и голос его звучал размеренно и спокойно. — Я расскажу.
Он вновь замолчал, поворошил палкой в костре, который боролся за жизнь с продолжавшим накрапывать дождем.
— Цель похода лежит примерно в двух днях пути на север, в местах, что принадлежат людям, называемым нид. Их племя, насколько я знаю, невелико и бедно. Но именно в пределах их охотничьих угодий стоит храм, очень старый храм. Я не знаю, кто его построил, когда, каким богам посвятил. Но не в этом дело. Именно в этом храме хранится то, что нужно мне. Там с незапамятных времен лежит Книга Жажды, величайшее магическое сокровище.
— Что в ней такого? — перебил Гуннар, возбужденно блестя темными глазами. — Зачем она тебе?
— Говорят, что она утоляет жажду познания, являясь неисчерпаемым источником сведений о колдовстве. А я так хочу стать магом…
— Магом? — Поднял густые брови Торвальд, став похожим на сыча, — Ты же и так — маг.
— Нет. — В сердце кольнуло холодом, и Харальд ошутил, как зашевелилось ядовитой гадиной давнее стремление, притихшее было после перехода через горы, потребовавшего столь многих смертей. — Я не маг, я — жалкий подмастерье в магии…
— Так ты хочешь стать таким, как один из Владетелей? — В словах Гуннара слышался ужас, смешанный с недоверием.
— Да. — Слово упало, подобно ледяной горе, и Харальд на миг ощутил, что он совсем один, а вокруг на сотни верст — никого, на тысячи — никого, во всем мире — никого…
— А зачем? — усмехнулся Торвальд. — Чем тебе плохо живется сейчас? Ты молод, силен и красив, жизнь наемника не скучна, приносит немало денег. Чего тебе не хватает?
— Тебе не понять, — Харалъд едва разлепил словно слипшиеся губы. — Я хочу знать, что движет стихии, как приходят к нам существа Верхнего и Нижнего миров, хочу уметь повелевать ими! Эта жажда мучительнее, чем любая болезнь, а утоление ее — слаще всего на свете!
— Похоже, ты сумасшедший, — сказал Гуннар участливо, а Торвальд попросту покрутил пальцем у виска.
— Похоже, да. — Харальд опустил голову.
— Так и пошел бы в обучение к одному из Владетелей, — поскребя в загылке, изрек Гуннар. — Говорят, они берут учеников. И не надо было бы тащиться за этой книгой.
— Я ходил, — Харальд вздохнул, и внутри шевельнулась, оскалила клыки родившаяся годы назад обида. — И они меня прогнали. Не стали учить.
— Да ладно, глупости это все, — убежденно сказал Торвальд, — Жизнь хороша и без магии. Плюнь ты на эту книгу, давай вернемся. На мой взгляд, ты и так колдун первостатейный, дальше некуда.
— Нет, я не могу, — почти прошептал Харальд. — Слишком много заплачено за то, чтобы я смог добраться сюда, сверх меры. Последним взносом стали смерти Хегни, Асира и Иареда.
— А первым? — брякнул Гуннар, и тут же скривился, поняв, что сморозил глупость.