— Я смогу! — загорячился Харальд. — Я смог вызвать стихии, и водянца освободил!
— Значит, это был ты, — глаза Владетеля сверкнули, став на миг словно две ярко-голубые и очень злые звезды. — В том обозе.
— Да, — ответил Харальд и прикусил губу, вспомнив просьбу Кьетиля.
— Не дергайся, — темноволосый маг недовольно поморщился. — Мне нет до твоих приятелей никакого дела.
— А почему вы не уничтожите того мага, разбойничьего? — набравшись наглости, спросил юноша.
— И ты хочешь ко мне в ученики? — Иссахар брезгливо поморщился. — Не понимая таких простых вещей?
Харальд почувствовал, что краснеет, а Владетель все же снизошел до объяснений:
— Я могу вызвать демона-убийцу из Нижнего Мира, это не проблема. Но как нацелить его? Я не знаю имени мага разбойников, у меня нет ни капли его крови, ни куска одежды. А сам он на глаза мне благоразумно не попадается.
— Вот как, — прошептал Харальд.
— Да, именно так. Но это не имеет никакого отношения к твоему желанию быть магом. — Голубые огни вновь загорелись на желтом лице, и Харальд испытал приступ страха. В горле пересохло, сердце задергалось испуганным зайцем.
Маг некоторое время разглядывал юношу, словно диковинное растение, затем встал, сказал неожиданно:
— Иди за мной.
Недоумевая, Харальд поднялся. Они подошли к одному из ковров, на котором коричневые и желтые гончие терзали белоснежного единорога на фоне идиллической зелени зарослей. Маг протянул руку, что-то дернул, и ковер уполз вверх, свернулся в трубочку. За ним оказалось большое зеркало в массивной раме белого металла.
— Посмотри на себя, — произнес Иссахар резко.
Харальд послушно уставился в зеркало. Оттуда на него смотрел молодой человек с очень светлой кожей и правильными чертами лица. Почти белые волосы, узкие губы, тонкий нос. Голубые глаза с опущенными наружными уголками смотрели испуганно.
— Ну, я. — Недоумение сквозило в словах, то и дело прорываясь скачками тона.
— Ты, — сказал маг жестко. — Молодой и красивый. Похож ли ты на мага?
— Ну… — Харальд замялся. — Нет, наверное…
— Совершенно не похож. — Маг дернул рукой, и ковер с шуршанием рухнул, скрыв изумленное отражение. — Ты полностью нормален!
— Как? — юноша повернулся к Иссахару, — Ну и что?
— Дело в том, что в тебе нет ни следа той ущербности, которая должна быть у настоящего мага. Ты гармоничен внешне и внутренне. — Владетель уселся в кресло, и Харальд последовал его примеру.
— Ущербность — почему? — спросил он.
— В маги идут только те, — металлическим голосом объяснял Владетель, — кто не может ничего добиться в нормальной жизни, искалеченные и униженные. Магия — это извращение, и заниматься ею должны только увечные люди.
— Как так? — В рот Харальда при желании пролетела бы крупная ворона.
— Разве это нормально — замуровывать себя над чтением пыльных фолиантов, рисовать на полу или земле чертежи, запутанные, словно мысли идиота, вдыхать при этом дым сжигаемых дурацких смесей? — глаза мага горели, лицо нервно подергивалось. — Это нормально? Нет!
— Но ведь можно же быть магом и жить нормальной жизнью, — прошептал Харальд ошеломленно.
— Нельзя! — Маг шипел, словно разъяренная гадюка.
— Тот, кто коснулся этой отравы, может стремиться только к одному — к власти! Над демонами или духами, стихийными существами или людьми — все едино. Ты сам потом поймешь, но будет поздно.
— Но я не стремлюсь к власти! Я всего лишь хочу много знать!
— Да? — Владетель усмехнулся. — Знания, особенно магические, дают власть. Стремясь к ним, ты тем самым жаждешь власти А она не приносит удовольствия чаше всего именно тем, кто ею обладает.
— И что делать? — спросил юноша убито.
— Живи обычной жизнью. — Порыв угас, Иссахар сгорбился, словно древний старец, в его глазах появилась усталость. — Люби женщин, пей вино, дерись. Ты ведь неплохо владеешь мечом, родовитый Харальд?
— Да, — ответил юноша, вздрогнув.
— Ну, вот и подайся в наемники, вернись домой, наконец, там тебя женят. Делай, что хочешь, но не трогай магию. Она воистину ужасна, а ты для нее — слишком нормален.
— Так вы не возьмете меня в ученики? — нахмурился Харальд, пытаясь осознать произошедшее.
— Нет, ни за что, — устало ответил Владетель. — Способности у тебя средние, я в твоем возрасте сам составлял заклинания. Но приди ко мне горбун, кривой или одноногий с таким даром — я бы взял. Тем более — морального урода: труса или ненормального. Тебя — не возьму.
— Да? — плечи юноши поникли, он печально вздохнул.
— Солнце садится, а ночевать чужих в замок я не пускаю, — сказал Иссахар, поднимаясь. — Так что не задерживайся. Прощай.
Трава во дворе замка пахла горечью, стражники смотрели с удивлением. Но Харальд не обращал на них внимания. На сердце была тоска, и сумрачные мысли одолевали рассудок.
На сердце была тоска, и сумрачные мысли одолевали рассудок. Достижение вожделенной цели откладывалось, и Харальд слонялся по становищу нид, не зная, куда себя деть.
Шел третий день пребывания чужаков в лагере. Сначала их поселили в одну юрту, затем почему-то предложили каждому из почетных гостей поселиться в одиночестве. Харальд поначалу подумал неладное, но подозрительность быстро пропала, исчезла грязным весенним снегом под теплыми лучами солнца искреннего радушия хозяев.
До слуха Харальда донеслись женские голоса. Он прошел еще десяток шагов, обогнул пахнущую протухшим салом юрту и обнаружил презанятную картину. Женщины и девушки племени шили, собравшись в круг. А вокруг красавиц, молодых и не очень, вился Гуннар, недаром еще на юге получивший прозвище Бабник.
— Что, за старое взялся? — спросил Харальд, подойдя.
— Почему за старое, — сверкнул улыбкой Гуннар. — За новое! Посмотри, сколько тут нового!
— Ну-ну, — усмехнулся Харальд в ответ. — Тут нравы суровые: посватался — женись, и отказ не примут, да и сбежать не получится.
— А, — беспечно махнул рукой Гуннар. — Ради одной из этих красавиц многое можно перенести. Но ведь потом мы все равно покинем это чудное племя?
— Да, — кивнул Харальд. — Так что особо не увлекайся.
Он повернулся, чтобы уйти, и тут взгляд его упал на совсем молодую девушку, почти девочку, сидящую с краю. Русые волосы, большие зеленые глаза, лицо сердечком — что-то в ней было такое, что заставило Харальда на миг замереть.
А девушка подняла изумрудные, как весенняя трава, глаза и улыбнулась, застенчиво и спокойно:
— Приветствую тебя, гость! — сказала тихо. — Меня зовут Асенефа, и я — дочь вождя.
— Привет и тебе, Асенефа, — ответил Харальд, с трудом ворочая неожиданно онемевшим языком.