— Асир опустил голову, сквозь спокойствие на его лице проступила боль, давняя, страшная. — Но я не хотел бы встретиться с ним еще раз. Думаю, что он был из верхних, светлых божеств. Он сказал, не словами, конечно, что я сотворил страшное, погубив столько жизней сразу, что он вынужден наложить на меня проклятье, что принесет моему телу неисчислимые мучения. Оно не будет работать только в том случае, если я раз в год буду спасать человеку жизнь, рискуя собой. Он пообещал, что возможности для этого у меня будут.
— А убивать он тебе не запретил? — недоверчиво поинтересовался Харальд.
— Как видишь, нет. — Асир впервые за весь рассказ взглянул прямо на собеседника. — Когда человек защищает свою жизнь или бьется на войне, это не считается убийством.
— И ты спасаешь людей? — Вопли вокруг зазвучали на миг столь громко, что разговор пришлось ненадолго прервать. — Каждый год?
— Да, при любой удобной возможности, — сказал Молчун и допил пиво. — Вот и все. И, пожалуй, мне пора. Заходи в гости. Я живу на постоялом дворе «Лилия», что на Речной улице.
— Смотрю, денежки у тебя водятся? — попытался разрядить тягостное впечатление от разговора Харальд. — Квартируешься в богатом районе?
Молчун только улыбнулся в ответ.
Дверь захлопнулась за Молчуном, и Харальд попытался погрузиться в атмосферу веселья. Но не получилось. Песни сменились рассказами о любовных похождениях, в которых, судя по многословию, превзошел всех Гуннар.
Его историй, изложенных с красивыми подробностями и разнообразными шутками, Харальд успел наслушаться в дороге. Повторения не хотелось и пришлось отправляться спать.
В комнате было тепло, пахло мышами. Бывший капитан стражи рухнул на кровать, достаточно удобную и мягкую на вид и на ощупь, и попытался заснуть. Но в голове ворочались мысли, огромные, вялые, словно медведи по весне, и сон не шел.
Сон не шел, хотя Харальд впервые за много дней спал в настоящей постели. Гудели ноги, болели кровавые мозоли, но более всего тревожило другое. За полгода, проведенные на севере, он отвык от ночевки под крышей. Мешала духота, и очень хотелось выбраться на улицу…
Путешественники перешли горы без всяких приключений, счастливо избежали хищников, обвалов и прочих опасностей. К середине мая достигли населенных мест.
Оказавшись среди людей, Харальд ощутил странное беспокойство. Каждый взгляд, брошенный в его сторону, вызывал подозрение. Казалось, что любой селянин в этой богами, да и родовитыми забытой деревне смотрит именно на ту сумку, где хранится книга.
За первым селением последовало второе, больше и богаче. Здесь остановились на ночлег, для чего очень кстати пришелся постоялый двор. Тут стало совсем плохо. Харальд скрипел зубами и поминутно хватался за оружие, ожидая нападения. От кого угодно — от хозяина, от любого из гостей, даже от служанки…
Вот и сейчас, несмотря на то что книга лежала под подушкой, рядом, он не мог уснуть. Чудилось, что стоит смежить веки, как в комнату полезут воры, дабы похитить древний артефакт. Даже могучий храп Тор-вальда с соседней кровати, что один способен отпугнуть всех грабителей на версту кругом, не придавал спокойствия…
Проснулся Харальд от резкого петушиного крика. Сердце зашлось в ужасе: проспал, похитили! Лишь когда сунутая под подушку рука наткнулась на знакомую холодную поверхность, смог успокоиться. Торвальда в комнате уже не было.
Встретились они за столом, после того как Харальд умылся. Торвальд с изумлением посмотрел на сумку с книгой, украшающую плечо спутника:
— Ты чего? — спросил он с усмешкой, — Боишься ее на аршин от себя отпустить!
— Да так, — огозвался Харальд, опуская глаза и чувствуя себя последним идиотом.
— Люди вокруг какие-то… ненадежные,.,
— Да ты что? — на широком лице обнаружились признаки сильного изумления. — Это всего лишь маленькая деревня, и людей тут — с гулькин нос. А как ты себя будешь вести в Бабиле? Прятаться от всех в темном подвале?
— Я не собираюсь в Бабиль, — сообщил Харальд мрачно, и Торвальд замер. С торчащей из кулака полуобгрызенной куриной ногой и выпученными глазами он выглядел препотешно.
— Это как? — просипел он после паузы, затем ухватил кружку с молоком — прочистить горло. Пил жадно. Белая жидкость стекала по подбородку, капала за ворот рубахи, в густые русые волосы.
— А так, — ответил Харальд, пододвигая к себе тарелку с гречневой кашей. От нее струился одуряющий аромат, вызывая обильную слюну. — Не хочу. Нечего мне там делать.
— И чем же ты собираешься заняться? — Торвальд закончил пить и теперь отчаянно скреб затылок, пытаясь понять поведение товарища. — Ты больше не хочешь быть наемником?
— Нет, не хочу, — Харальд отхлебнул молока из кружки и принялся за кашу. — Я хочу быть магом, и буду им. На самом деле я уже им являюсь. У меня нет лишь Владения.
— Ого! — только и смог сказать Торвальд. — Высоко метишь! И с чего ты хочешь начать? В одиночку пойдешь войной против кого-то из Владетелей? Разумнее направиться в Бабиль и нанять там войско.
— Нет, — Харальда передернуло, от одной мысли о том, чтобы оказаться среди множества людей, стало тошно. — Армия мне не нужна. Да и денег на нее у меня нет.
— Что же тогда? — Торвальд вспомнил про куриную ногу у себя в руке и с остервенением впился в нее крепкими зубами. Кость затрещала, по пальцам потек жир. — В одиночестве пойдешь к замку Владетеля Олава и скажешь: «Сдавайтесь!». Ха!
— Вот именно — ха, — изрек Харальд нравоучительно и рассмеялся. Смех получился скрипучим и тягучим, словно у древнего старца. — Я не настолько сошел с ума. Вчера хозяин этого милого заведения проболтался, что примерно в двух десятках верст на восток, на берегу реки, что служит истоком Серебряной, стоит полуразрушенный замок. Построил его в древние времена, чуть ли не тыщу лет назад, какой-то безумный маг С помощью демонов. Потом демоны взбунтовались, мага убили, строение немножко попортили. С тех пор стоит.
— И на кой тебе эта развалина? — Торвальд почесал заросший подбородок, укололся о щетину и с проклятием отдернул руку. — Тоже демонов позовешь строить?
— Демонов не демонов, а найду способ. — Глаза Харальда нехорошо заблестели.
— А с голоду не помрешь? — с неожиданной для себя робостью спросил Торвальд. Давний друг поворачивался иной, доселе невиданной стороной, непонятной и пугающей. Торвальд и ранее замечал в нем странное равнодушие, причудливо смешанное с раздражительностью, но относил их на счет дорожных тягот.
— Что-нибудь придумаю, — отозвался Харальд резко. — Охотиться я не разучился. Да и покупать припасы в деревне мне никто не может запретить.
Откуда возьмутся деньги, Торвальд спросить не отважился.