Чем я могу воспользоваться? «Огненные пальцы», ими можно прожечь дыру в двери. Дня за три, не больше. И полдня, чтобы вернуть ладонь обратно, если ее трактирщик не отрубит своим тесаком.
Наговор «Железная нога».
Наговор «Железная нога». На двадцать пульсов делает любую ногу на выбор тверже железа. Открывайся дверь внутрь, вполне мог бы снести.
Да что я к этой двери прицепился? Не могу войти, и не надо, пусть оттуда трактирщик выйдет. Попробуем для начала морок, отчего-то простые наговоры наиболее эффективны.
Будем дядьку трактирщика на испуг брать, лишь бы его от переживаний удар не хватил. И что бы такого страшного ему изобразить?
Оборотня. Они все его боятся до смерти. Только не того крупного волка с человеческим взглядом, мой оборотень будет другим. Получеловеком-полуволком, есть такие ущербные, полностью переворачиваться не могут. Настоящим и в силе, и в скорости изрядно проигрывают (о высших вообще молчу), но выглядят достаточно жутко. Примерно — вот так. Глаза немного выпучим, клыки удлиним. Морда в крови вымазана, передние лапы — тоже. Красавец какой получился, самом бы не обделаться.
Хорошо. Только неподвижный он, как чучело. Пасть приоткрыть, чтоб слюна на пол капала. Ноздри раздуваться должны от ярости, в глаза бешенства добавить. Пусть чуть присядет, к прыжку готовится.
Готово! Теперь начинаем артистично кричать, срываясь на художественный визг. Эх, надо было девку какую отловить из деревенских, вот кто умеет! И в обморок не упадет, порода не та, и услышат ее все, отсюда до Краснореченска.
И я завыл! Как я завыл! Если оборотень слышал, он в эту деревню нипочем не вернется.
А потом заорал, будто меня едят живьем, заверещал раненным кабаном, а потом вдруг резко перестал. И в полной тишине двинул морок сквозь стену.
Два-три стука было тихо, наверное, трактирщик онемел от страха. Я чуть шевельнул морок, и…
Наверное, была у трактирщика в предках какая-нибудь нечисть. Потому как такой вопль издать человеческая глотка просто не способна. Дверь распахнулась, размахивая руками, вылетел трактирщик и лицом уткнулся прямо в мой кулак. Я хоть и не богатырь, а при нужде приложить вполне способен.
Нехороший дядька с грохотом упал на пол, задев тяжелую лавку. Я мгновенно оказался рядом, добавил. Оглушил крепко, даже сознание потерял. И пока в себя не пришел, перевернул трактирщика животом вниз и связал за спиной руки. Крепко связал, без всякой жалости. Меня ведь не жалели, верно?
Пнув напоследок распростертое тело, я скользнул за дверь. Тварь бросилась на меня сразу, едва я переступил порог. Окровавленная пасть распахнулась, я в ужасе отшатнулся, понимая, что уже ничего сделать не успею…
Тьфу! Это же мой морок! Сердце, только что бешено колотившееся в груди, вдруг остановилось, я судорожно хватал воздух холодеющими губами. Каким дураком надо быть, чтобы умереть от страха, вызванного собственным мороком! А сердечко-то у меня слабое, вот не знал…
Словно услышав меня, сердце толкнулось раз, другой, заработало в полную силу. Может, и не слабое, все-таки ночка выдалась та еще, да и в пиво неизвестно что за зелье подмешали. Надо бы спросить, вот только богатыря своего отыщу.
Движением руки рассеял морок. Не хватало еще на обратном пути на него наткнуться. Да и Хреногором лучше не рисковать. На всякий случай, закрыл дверь на засов. Мне ведь еще в погреб спускаться, вдруг трактирщик от веревок избавится, крышкой хлоп, и попался ведун.
Тут-то меня и углядела какая-то девица. То ли служанка, то ли дочь, не знаю, скорее всего, внучка одной из тех сирен, что воплями своими корабли топят. Заголосила так, что покойный Соловей в гробу перевернулся бы, если б его в домовине похоронили.
— Молчи, дура! — шикнул я на нее. — Косу отрежу!
Пообещай я что-нибудь более зловещее, нипочем бы не перестала.
— Косу отрежу!
Пообещай я что-нибудь более зловещее, нипочем бы не перестала. Либо не поверила бы, либо еще сильнее испугалась. А вот косу… это ж самое страшное на свете и есть, куда там оборотню! Женихи смеяться будут, подруги — сочувствовать. Да лучше утопиться!
А еще лучше — замолчать. Может, страшный ведун в простыне пожалеет и не будет такую красоту уродовать. Или вообще про нее забудет, если будет сидеть тихо, как мышка.
— Кроме трактирщика, еще кто в доме есть? — спросил я.
— Никого, — дрожа, ответила девушка. — Кухарка позже приходит, а мать коров пошла доить.
— Богатырь где? — спросил я, глядя ей в глаза.
— В кладовке, — ответила она, испуганно потупив взгляд.
— Веди, — приказал я.
Вот это я сделал правильно. Кладовок было немало, а еще в наличии имелись кухня и подвал, без посторонней помощи я б Хреногора до обеда искал.
Богатырь обнаружился спящим на мешках с мукой. Лежал он на боку, потому и не храпел, руки связаны за спиной, как положено. Я ухмыльнулся. Совсем пейзане ум потеряли. Человека, что железные цепи, как гнилые нитки рвет, веревками связывать! Я понимаю еще, колодки удержать бы могли, и то не факт. Во всяком случае, денег я бы на это не поставил. Нет, ну веревки! Это надо же!
Снять путы было делом простым, куда сложнее оказалось разбудить богатыря. Хреногор просыпаться не хотел, недовольно бурчал сквозь сон, вполсилы отмахивался руками и ногами. И не дай Превеликий попасть под это «вполсилы»!