Когда она вернулась от машины, Маккалеб указал подбородком на другую сторону улицы:
— По-моему, я должен тебе коробку пончиков.
Как раз напротив участка стояло запущенное двухэтажное здание. В окнах первого этажа сияли дешевые неоновые рекламы с предложениями о поручительстве и номерами телефонов — вероятно, чтобы помочь будущим клиентам запомнить их с задних сидений проезжающих патрульных машин. Фирма посерьезнее обзавелась рисованной вывеской над окном: «Залоги Валентино».
— Которая? — спросила Уинстон.
— «Валентино». От Руди Валентино Таферо. Так его прозвали, когда он работал по эту сторону улицы. — Маккалеб снова окинул оценивающим взглядом объявления и покачал головой: — Я все еще не понимаю, как вообще зацепились неоновый поручитель и Дэвид Стори.
— Голливуд — это просто уличный хлам с деньгами. Так зачем мы здесь? У меня мало времени.
— У тебя жетон с собой?
Уинстон бросила на него взгляд, говорящий: «Кончай дурью маяться», и Маккалеб объяснил, что хочет сделать. Они поднялись по лестнице и зашли в участок. У конторки Уинстон показала жетон и спросила сержанта ночной смены. Из маленького кабинета вышел человек с фамилией Цукер на карточке и сержантскими нашивками на рукаве. Уинстон снова показала жетон и назвалась, потом представила Маккалеба как своего партнера. Цукер нахмурил густые брови, но не спросил, что означает «партнер».
— Мы занимаемся делом об убийстве в новогоднюю ночь. Предыдущую ночь жертва провела у вас в камере. Мы…
— Эдвард Ганн.
— Верно. Вы знали его?
— Был у нас несколько раз. И разумеется, я слышал, что он больше не вернется.
И разумеется, я слышал, что он больше не вернется.
— Нам надо поговорить с кем-нибудь из ночной смены, кто занимается камерами.
— Что ж, наверное, я вам подойду. У нас нет строгого распределения обязанностей. Тут каждый крутится, какможет. Что вы хотите знать?
Маккалеб достал из кармана куртки фотокопии материалов дела и разложил на конторке.
— Нас интересует, как за него поручились.
Цукер развернул страницы к себе. Ткнул пальцем в подпись Руди Таферо.
— Здесь же сказано. Руди Таферо. У него контора напротив. Он пришел и поручился.
— Ему кто-то позвонил?
— Да этот тип сам и звонил. Ганн.
Маккалеб постучал пальцем по копии бланка:
— Он звонил по этому номеру. Своей сестре.
— Выходит, она позвонила Руди насчет братца.
— Стало быть, два раза он не звонил.
— Не-а. Мы тут обычно так заняты, что они могут считать себя счастливчиками, если сумеют позвонить хоть один раз.
Маккалеб кивнул, сложил фотокопии и собирался убрать их обратно в карман, но Уинстон забрала их у него из рук.
— У меня будет целее, — сказала она и сунула сложенные бумаги в задний карман джинсов. — Сержант Цукер, — продолжала она, — вы, часом, не из тех славных парней, кто звонит Таферо, поскольку тот бывший коллега, и подсказывает, что тут у вас в аквариуме есть потенциальная рыбка для него?
Цукер мгновение пристально смотрел на нее, его лицо окаменело.
— Это очень важно, сержант.
Каменное лицо трещиной рассекла сухая улыбка.
— Нет, я не из тех славных парней, — произнес Цукер. — И в моей ночной смене нет таких славных парней. И кстати, о смене — у меня малолюден, а значит, я не могу больше беседовать с вами. Всего доброго.
Он шагнул назад.
— Последний вопрос, — быстро сказала Уинстон.
Цукер обернулся.
— Это вы позвонили Гарри Босху и рассказали, что Ганн в камере?
Цукер кивнул.
— У меня от него постоянная заявка. Каждый раз, когда Ганн попадал сюда, Босх хотел знать об этом. Он приезжал и разговаривал с ним, пытался что-то выжать по тому старому делу. Босх не отступался.
— Здесь сказано, что Ганна зарегистрировали только в половине третьего, — заметил Маккалеб. — Вы позвонили Босху посреди ночи?
— Как договорено. Босху было все равно, который час. На самом деле процедура такая: я передавал ему сообщение на пейджер, потом он перезванивал.
— Так все было и в ту последнюю ночь?
— Да, я сбросил весточку на пейджер, и Босх перезвонил. Я сказал ему, что Ганн снова у нас Гарри приехал. Я пытался уговорить его подождать до утра, потому как тип был мертвецки пьян — в смысле Ганн, — но Гарри все равно пошел. А почему вы расспрашиваете о Гарри Босхе?
Уинстон не ответила, и Маккалеб вмешался:
— При чем тут Босх? Мы спрашиваем о Ганне.
— Что ж, это все, что я знаю. Могу я теперь идти? Смена была долгой.
— Будто не все такие, — ответила Уинстон. — Спасибо, сержант.
Они вышли на крыльцо.
— Твое мнение? — спросила Уинстон.
— Мне он показался честным. Но знаешь, давай несколько минут понаблюдаем за служебной стоянкой.
— Зачем?
— Уважь меня. Давай поглядим, на чем сержант поедет домой.
— Ты тратишь мое время, Терри.
Они все-таки сели в «чероки» Маккалеба и, объехав квартал, добрались до служебной автостоянки голливудского участка. Маккалеб остановился ярдах в пятидесяти от выезда, перед пожарным гидрантом.
Приладил зеркальце бокового обзора так, чтобы видеть все выезжающие со стоянки машины. Пару минут они сидели молча, потом Уинстон заговорила:
— Если человек есть то, что он водит, то кто же тогда ты?
Маккалеб улыбнулся:
— Никогда не задумывался. «Чероки»… Наверное, я — последний в породе, что ли.