— Протестую, — вставил Фауккс. — Это и вопрос, и ответ одновременно.
— Отклоняется, — сказал Хоктон, не дожидаясь возражения Лэнгуайзер. — Свидетель может ответить.
— Да, — произнес Босх. — Правильно.
— И что обе эти женщины были знакомы с обвиняемым, Дэвидом Стори?
— Правильно.
— И что обе эти смерти демонстрируют сходство с фотографией аутоэротической смерти, содержащейся в книге, о которой известно, что она одно время была в домашнем собрании обвиняемого?
— Верно.
Говоря это, Босх смотрел на Стори, надеясь, что тот поднимет голову и они смогут встретиться взглядами.
— Что сказали на это в полицейском управлении Калвер-Сити, детектив Босх?
— Основываясь на моих запросах, они заново открыли дело. Однако встретились с препятствием.
— Каким же?
— Дело старое. Поскольку первоначально смерть была признана результатом несчастного случая, в архивах сохранились не все записи. Так как ко времени обнаружения тела разложение зашло довольно далеко, трудно прийти к определенному заключению. А тело нельзя эксгумировать, поскольку оно кремировано.
— Да? Кем?
Фауккс встал и заявил протест, однако судья сказал, что возражение уже было выслушано и отклонено.
— Кем, детектив Босх? — спросила Лэнгуайзер раньше, чем Фауккс успел сесть.
— Семьей. Но заплатил за кремацию, за услуги… за все заплатил Дэвид Стори.
Лэнгуайзер громко перевернула страницу блокнота. Она «оседлала волну», и все это понимали. Копы и обвинители называли такое «трубой». Название пришло из серфинга. Обвинитель ввел дело в тоннель с водой, где все шло гладко и идеально, и теперь поток нес его сам.
— Детектив, наступило ли вслед за этой частью расследования время, когда к вам пришла женщина по имени Аннабел Кроу?
— Да.
В «Лос-Анджелес таймс» появилась заметка о следствии и о нашем интересе к Дэвиду Стори. Аннабел Кроу прочла заметку и пришла ко мне.
— Кто она такая?
— Актриса. Живет в Западном Голливуде.
— Какое отношение она имеет к этому делу?
— Она рассказала мне, что в прошлом году встречалась с Дэвидом Стори и что он пытался задушить ее во время секса.
Фауккс снова заявил протест — на сей раз не так энергично, как прежде. И снова протест был отклонен.
— Где, по словам мисс Кроу, это произошло?
— В доме мистера Стори на Малхолланд-драйв. Я попросил ее описать дом, и она сделала это весьма точно. Она была там.
— Не могла ли она видеть номер «Архитектурного обозрения», где были опубликованы фотографии дома обвиняемого?
— Она подробнейшим образом описала места в спальне и ванной, которых на фотографиях в журнале нет.
— Что произошло с мисс Кроу, когда обвиняемый душил ее?
— Она сказала мне, что потеряла сознание. Когда очнулась, мистера Стори в комнате не было. Он принимал душ. Она схватила одежду и убежала.
Лэнгуайзер долго молчала, потом закрыла блокнот, посмотрела на стол зашиты, перевела взгляд на судью Хоктона:
— Ваша честь, на данный момент у меня к детективу Босху все.
26
Маккалеб добрался до «Эль кочинито» без четверти двенадцать. Он не был в ресторане в Силвер-лейк пять лет, но помнил, что там всего около дюжины столиков и в обеденное время их обычно быстро занимают. Частенько эти столики занимают копы. Не потому, что их привлекало название ресторана «Поросенок», а потому, что кормили здесь вкусно и недорого. По опыту Маккалеб знал, что копы — большие спецы по розыску подобных заведений среди множества ресторанов города. Выезжая в командировки по заданию Бюро, он всегда просил местных патрульных порекомендовать хорошее местечко. И редко бывал разочарован.
Ожидая Уинстон, он внимательно изучал меню и планировал заказ. В прошлом году к Терри наконец-то вернулись вкусовые ощущения. На первые восемнадцать месяцев после операции чувство вкуса покинуло Маккалеба. Ему было все равно, что есть, потому что он практически не чувствовал пищи. Даже соус хабанера, которым он обильно заливая все — от сандвичей до макарон, — оставлял на языке лишь мимолетное ощущение. Потом постепенно вкус начал возвращаться, и это стало для Терри вторым возрождением, следующим за самой трансплантацией. Теперь ему нравилось все, что готовила Грасиела. Ему нравилось даже то, что готовил он сам, вопреки полной неспособности к чему угодно, кроме барбекю. Маккалеб поглощал пищу с удовольствием, какого никогда не испытывал прежде, даже до операции. Полакомиться посреди ночи арахисовым маслом и бутербродом с джемом было так же хорошо, как отправиться с Грасиелой в Город и шикарно пообедать в «Джозу» на Мелроузе. В результате Маккалеб начал полнеть, снова набрав двадцать пять фунтов, которые потерял, когда его собственное сердце отказало и он ждал нового. Теперь он вернулся к прежнему весу сто восемьдесят фунтов и впервые за четыре года должен был следить за собой. Кардиолог в последний визит сделала ему замечание: следует уменьшить количество калорий.
Но не сейчас. Маккалеб так долго ждал возможности попасть сюда. Много лет назад он провел немало времени во Флориде в связи с неким серийным убийцей и привез оттуда любовь к кубинской кухне. Когда впоследствии его перевели в лос-анджелесское отделение, было нелегко найти кубинский ресторан, который мог бы сравниться с заведениями в Ибор-Сити близ Тампы. Наконец однажды в ходе какого-то расследования он встретил патрульного, который, как выяснилось, был родом с Кубы. Маккалеб спросил его, куда тот ходит поесть, когда хочет отведать настоящей домашней стряпни.