— Я тоже должен вернуться к работе. Удачи в вашем расследовании, мистер Маккалеб.
Маккалеб кивнул. Фосскюхлер снова сел на вращающийся стул и взялся за крохотную кисточку.
— Мы можем пойти ко мне в кабинет, — сказала Фицджералд. — Там у меня есть все альбомы из нашей библиотеки. Я покажу вам работы Босха.
— Это было бы прекрасно. Спасибо.
Миссис Фицджералд направилась к двери. Маккалеб на мгновение задержался, бросив последний взгляд на картину. Его взгляд притягивала верхняя часть — клубящаяся тьма над пожаром.
* * *
Кабинет Пенелопы Фицджералд оказался закутком шесть на шесть в комнате, занимаемой несколькими ассистентами куратора. Она втиснула туда стул из соседнего закутка, где никто не работал, и предложила Маккалебу сесть. На столе в форме буквы «L» рядом с ноутбуком Маккалеб заметил цветную репродукцию в стиле картины, над которой работал Фосскюхлер. Она состояла из трех частей — самой большой была центральная — и изображала тот же хаос: множество фигур, разбросанных по пространству полотна, сцены разврата и пыток.
— Узнали? — спросила Фицджералд.
— Босх, верно?
— Подписанное произведение. Триптих «Сад наслаждений», находится в мадридском Прадо. Я как-то простояла перед ним четыре часа. И этого было недостаточно, чтобы разобраться во всем. Хотите кофе или воды, мистер Маккалеб?
— Нет, спасибо. И называйте меня Терри.
— А вы можете называть меня Неп.
Маккалеб поднял бровь.
— Детское прозвище.
Он кивнул.
— Итак, — продолжила Фицджералд, — у меня есть альбомы с репродукциями всех идентифицированных работ Босха. Расследование важное?
Маккалеб кивнул:
— По-моему, да. Убийство.
— А вы вроде консультанта?
— В свое время я работал в ФБР.
Детектив из управления шерифа, назначенная на это дело, попросила меня ознакомиться с материалами и высказать свое мнение. Это и привело меня сюда. К Босху. Простите, я не могу вдаваться в детали дела. Я собираюсь задавать вопросы, но не смогу ответить на ваши.
— Черт! — Фицджералд улыбнулась. — Как увлекательно.
— Знаете, все, что можно, я обязательно буду говорить.
— Логично.
Маккалеб кивнул.
— Из слов доктора Фосскюхлера я понял, что о человеке, написавшем картины, известно немногое.
Фицджералд кивнула.
— Иеронимус Босх является загадкой, и не исключено, что останется загадкой навеки.
Маккалеб развернул на столе свои бумаги и начал записывать.
— Он обладал феноменальным воображением. Весьма необычным для своего времени. Или любого времени, коли на то пошло. Его творчество совершенно исключительно, пять веков спустя оно по-прежнему остается предметом изучения и все новых и новых интерпретаций. Однако большинство современных исследователей называют его провозвестником гибели. Творчество Босха наполнено знамениями рока и адских мук, предупреждениями о расплате за грехи. Короче говоря, его картины в основном содержали вариации на одну и ту же тему: глупость рода человеческого ведет нас всех в ад, ибо он — наше конечное предназначение.
Маккалеб быстро записывал, стараясь не отставать. И жалел, что не купил магнитофон.
— Славный малый, а? — заметила Фицджералд.
— Да уж. — Он кивнул на изображение триптиха. — Наверное, весельчак был.
Она улыбнулась:
— Точно так я и подумала тогда в Прадо.
— Какие-нибудь положительные качества? Он предоставлял приют сиротам, был добр с собаками, менял спущенные шины старым дамам — хоть что-нибудь?
— Вам надо вспомнить, когда и где жил Босх, чтобы по-настоящему понять, что он делал своим искусством. Хотя его творчество пронизано сценами насилия и изображениями пыток и страданий, то была эпоха, когда такое было в порядке вещей. Он жил в жестокое время, и его творчество отражает это. А еще картины отражают средневековую веру в то, что демоны повсюду. Зло таится во всех картинах.
— Сова?
Она пристально посмотрела на него.
— Да, сова — один из используемых им символов. По-моему, вы говорили, что не знакомы с его творчеством.
— Я действительно не знаком с его творчеством. Но именно сова привела меня сюда. Впрочем, мне не следует говорить об этом и не следовало перебивать вас. Продолжайте, пожалуйста.
— Я только хотела добавить, что Босх был современником Леонардо, Микеланджело и Рафаэля. Однако если сравнить их работы, то можно подумать, что Босх, со всей его средневековой символикой, жил на столетие раньше.
— А это не так.
Она покачала головой, словно жалея Босха.
— Они с Леонардо да Винчи родились с разницей в год или два. В конце пятнадцатого века да Винчи создавал произведения, полные надежды, воспевающие торжество человеческого достоинства и духовности, тогда как Босх был воплощением уныния и гибели.
— Это печалит вас?
Фицджералд положила руки на верхнюю книгу в стопке, но не открыла ее. На корешке написано просто «БОСХ», на черном кожаном переплете — никаких иллюстраций.
— Не могу не думать о том, что было бы, если бы Босх работал рядом с да Винчи или Микеланджело, что произошло бы, если бы он использовал свое мастерство и воображение для восхваления, а не осуждения мира.
Она посмотрела на книгу, потом снова на Маккалеба.
— Но в этом красота искусства, и потому-то мы изучаем и славим его. Каждое полотно — это окно в душу и воображение художника. Пусть темное и тревожащее, именно такое видение отличает его и делает его картины уникальными.