Пусть темное и тревожащее, именно такое видение отличает его и делает его картины уникальными.
Маккалеб кивнул. Пенелопа Фицджералд опустила глаза и открыла книгу.
* * *
Мир Иеронимуса Босха не только показался Маккалебу тревожащим, но и поразил его. Навевающие тоску пейзажи на страницах, которые переворачивала Пенелопа Фицджералд, не слишком отличались от некоторых виденных им отвратительных мест преступлений, но на этих рисунках персонажи были еще живы и испытывали боль. Скрежет зубов и разрывание плоти казались настоящими. На полотнах Босха теснились проклятые, людей мучили за грехи демоны и омерзительные существа, созданные рукой мастера с жутким воображением.
Сначала Маккалеб рассматривал цветные репродукции молча, как обычно в первый раз изучал фотографии места преступления. Но потом, перевернув страницу, он увидел картину, изображающую трех человек, собравшихся вокруг сидящего мужчины. Один из этих стоящих использовал нечто вроде примитивного скальпеля, чтобы исследовать рану на темени сидящего. Изображение было заключено в круг. Выше и ниже круга были нарисованы какие-то слова.
— Что это? — спросил Маккалеб.
— Картина называется «Операция глупости», — ответила Фицджералд. — В те времена существовало поверье, будто глупость и лживость можно исцелить, вынув из головы больного «камень глупости».
Маккалеб наклонился и присмотрелся к картине, особенно к месту хирургической раны. Ее местонахождение соответствовало ране на голове Эдварда Ганна.
— Хорошо, давайте продолжим.
Совы были повсюду, Фицджералд даже не надо было указывать на них. Она объяснила некоторые сопутствующие изображения. Чаще всего на картинах, где изображалась сова на дереве, ветка, на которой сидел символ зла, была голой и серой — мертвой.
Она перевернула страницу, открыв картину из трех частей.
— Триптих «Страшный суд». Левая часть озаглавлена «Падение рода человеческого», а правая просто и ясно — «Ад».
— Ему нравилось рисовать ад.
Неп Фицджералд не улыбнулась. Ее взгляд не отрывался от книги.
В левой части был изображен райский сад; в центре Адам и Ева брали плод у змея на яблоне. С сухой ветки соседнего дерева за ними наблюдала сова. В правой части был изображен ад — мрачное место, где птицеподобные существа потрошили проклятых, рубили на куски их тела и клали на сковороды, которые задвигали в горящие печи.
— И все это явилось из головы этого типа, — сказал Маккалеб. — Я не… — Он не договорил, потому что сам не знал, что хочет сказать.
— Истерзанная душа, — промолвила Фицджералд и перевернула страницу.
Следующая картина снова представляла собой круг: семь отдельных сцен, а в центре — изображение Бога. В золотой полосе, окружающей лик Господа и отделяющей его от других сцен, были четыре латинских слова, которые Маккалеб сразу же узнал.
— Берегись, берегись, Бог видит. Фицджералд посмотрела на него:
— Случайно знаете латынь пятнадцатого века?.. Над странным делом вы, однако, работаете.
— Да уж, угораздило. Но я знаю только слова, не картину. Что это?
— На самом деле столешница, созданная, возможно, для дома священника или какого-нибудь благочестивого человека. Это око Божье. Он в центре, а видит он, когда смотрит вниз, эти изображения — семь смертных грехов.
Маккалеб кивнул. Глядя на отдельные сцены, он разобрал некоторые грехи: чревоугодие, похоть, гордыня.
— А теперь — шедевр, — сказала она, переворачивая страницу.
Это был тот самый триптих, который она приколола к стене отсека. «Сад наслаждений». Теперь Маккалеб присмотрелся внимательно.
В левой части была изображена буколическая сцена с Адамом и Евой, помещенными Творцом в сад. Поблизости стояла яблоня. Центральная — самая большая — часть показывала множество обнаженных фигур, совокупляющихся и пляшущих в несдерживаемой похоти, скачущих коней, прекрасных птиц и вымышленных существ в озере на заднем плане. И наконец, правая часть, мрачная, изображала расплату — ад, место мучений и страданий, где властвовали чудовищные птицы и другие уродливые создания. Картина была настолько подробной и завораживающей, что Маккалеб понял, как можно простоять перед ней — оригиналом — четыре часа и все равно не наглядеться.
— Уверена, вы уже заметили, какие темы у Босха повторяются чаще, — сказала Фицджералд. — Эта картина считается не только самой гармоничной из его работ, но и самой продуманной и мастерски выполненной.
Маккалеб кивнул. Потом заговорил, указывая на три части картины:
— Тут прекрасная жизнь Адама и Ева, пока они не съели яблоко. В центре то, что произошло после грехопадения, — жизнь без правил. Свобода выбора ведет к похоти и греху. И чем все это заканчивается? Адом.
— Очень хорошо. Могу только указать некоторые детали, которые вас, возможно, заинтересуют.
— Пожалуйста.
Она начала с первой части.
— Рай земной. Вы правильно сказали, что здесь изображены Адам и Ева до падения. Фонтан в центре символизирует обещание вечной жизни. Вы уже заметили плодовое дерево слева.
Ее палец переместился к замысловатому фонтану — башне из чего-то похожего на лепестки цветка, каким-то образом выпускающей воду четырьмя отдельными струйками. Фицджералд указывала на маленький темный вход в основании фонтана. Из темноты выглядывала сова.