— Ничего-ничего,- вальяжно произносит Рыбин, берет мою руку, тянет к губам.- Я нынче…
— А это,- перебивает его Кирилл,- Марина.
— После небольшой паузы, со значением: — Моя подруга.
— Хм.. да.- Виктор Афанасьевич вяло пожимает мои пальцы, которые только что собирался поцеловать, отваливается на сиденье и смолкает.
— Ну вот, болярин Кирша,- удовлетворенно произносит Сермаль.- А ты говорил: не найдем.
Кира трясет бородищей, а до меня вдруг доходит, что эти двое специально приехали за Рыбиным. Все бы ничего, да только, черт меня возьми, привезла-то их я! Вот тебе и покаталась.
Виктор Рыбин. Музыкант
Какая девочка! Какие глазищи, какие, хм… ладно. Где он только их подбирает, медведь этакий? Черт! Что за мысли в голову лезут! Это ж Сермаль! А я, блин, о бабах! Болезнь прямо! Обложили молодца, ламца-дрица… Стоп! Кто у меня вчера был? Рахим, Клепа, Рахим ганджи принес. Еще Серега с гитарой. Песню новую пел. «Город закован в камень. Город владеет нами. Властью индейских пирамид. Прахом во рвах-могилах. Взмахом звериной силы. Верных…» Как там, не помню. В общем, клевая телега. Крутая. Еще гитару он у меня оставил…
— Кирилл, у меня в комнате гитара была? В черном таком чехле? Не заметил?
— Заметил,- басит Игоев.- Успокойся.
Я успокаиваюсь. Откидываюсь на сиденье. Хорошо. Всегда бы так. Ничего не болит, никуда не надо. Едешь и едешь. Да, вечером, что у меня вечером?
— Вечером у тебя концерт,- говорит Сермаль, не оборачиваясь.- Но его не будет.
— То есть как? — удивляюсь я.
— А вот так. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Передохни маленько.
С минуту я перевариваю. Потом взвиваюсь!
— Сермаль! Кончай! Мне башли нужны! Я же в долгах, как…
— Суета это, сын земли,- поворачиваясь, перебивает Сермаль.- Суета сует и всяческая суета.
Он сует руку за пазуху и вынимает зеленую пачечку. Раздвигает веером. Серьезные Франклины смотрят на меня. Кирина девочка потрясена. Чуть не врезается в притормозившую перед светофором машину, тормозит с визгом. Меня бросает вперед, невозмутимый Кирилл удерживает.
— Прах жизни,- изрекает Сермаль. Складывает баксы пачечкой и не спеша, с усилием разрывает пополам.
Шокированная Кирина очаровашка пропускает зажегшийся зеленый свет. Сзади сигналят. Сермаль рвет доллары.
— А крепкая бумага,- изрекает одобрительно. Снимает с моей головы кожаную итальянскую шляпу, ссыпает в нее обрывки, продолжает мельчить их до размера конфетти. Потом высовывает шляпу за окно. Обрывки улетают зеленым вихрем, шляпа возвращается ко мне на голову.
— Лучше бы мне отдал! — сердито говорю я.
— Господи,- вздыхает Сермаль.- Как дети. На! — протягивает мне еще одну пачечку и отворачивается.
Я украдкой щупаю фактуру. Настоящие, мать их!
— И долго они проживут? — флегматично интересуется Кирилл.
Вот я дурак! Как же забыл!..
— На его век хватит,- хмыкает наш учитель.- Не отнимай, болярин, радость у человека!
Марина Листвянская
Вот и попробуй вести машину в таких условиях!
— Сермаль,- говорю,- а мне?
Он хохочет. Так заразительно, что и мне не удержаться. Кира тоже ухает сиплым филином. И Рыбин, алкаш и бабник, подхихикивает. А Сермаль обрывает смех и говорит серьезно:
— То, что вам нужно, Мариночка, за деньги не купишь.
И Рыбин, алкаш и бабник, подхихикивает. А Сермаль обрывает смех и говорит серьезно:
— То, что вам нужно, Мариночка, за деньги не купишь. И не за деньги не купишь. Но у вас — будет. Верьте мне!
И я ему верю. От кого еще в наше паскудное время родниковой водой пахнет?
Кирилл Игоев. Восемь лет до…
Несмотря на заверения Сермаля, что жить он у меня не будет, после Рыбина мы поехали ко мне. Витька болтал без умолку, стрелял глазами в сторону Маринки, то и дело щупал баксы в кармане — не растворились ли? В общем, прикидывался дурачком. Впрочем, он и раньше числился в нашей команде кем-то вроде взрослого ребенка. Но при этом чутье на фальшь у него было потрясающее. И не только на фальшь. Не зря же он уберегся от участи остальных Сермалевых птенцов. А я? Почему уберегся я? Не самый умный и не самый талантливый. Притом никаких сверхчувственных способностей, вроде телекинеза или телепатии. Разве что внушение. Но на самом зачаточном уровне. Зато Сермаля понимал не то что с полуслова… Вообще без слов. Чувствовал. Вот и сейчас прекрасно знал, что он доволен. Все идет, как он, Сермаль, хочет. А вот чего он хочет, неведомо никому.
Марина возилась на кухне. Готовила ужин. Надо сказать, готовила она неплохо и с удовольствием. Но только под настроение. Витек ей помогал. И охмурял потихоньку. Я не против. Пусть развлечется. Только сегодня ничего у него не выйдет. Я Маринку знаю. Сегодня она запала на Сермаля. Неудивительно.
— Поздравляю,- говорю,- с новой ученицей.
Сермаль качает головой.
— Нет, болярин, Марина — не ученица.
«А кто?» — собираюсь спросить я. Но не спрашиваю. Я уже знаю, кто она.
* * *
«Точно,- подумал Кирилл Игоев восемь лет спустя, рассматривая глядящее с экрана лицо Сермаля.- Я знал, кто она. Хотя еще не знал, что она выведет нас на Глеба. А через полгода и на Ленку… Все-таки как хорошо все начиналось. И как нам было славно вместе. И никто не думал, ради чего Сермаль с нами возится. А он пришел… и ушел. И мы все уже столько лет ломаем свои, им же просветленные головы: зачем? Но так и не нашли ответ. Хорошо хоть никто из «второго призыва» не умер, как те, первые. Пока не умер…»