— А что не пустяки?
— Та, за кем он явился. У нас с тобой три дня.
— Понял. С чего начнем?
— С Дмитрия.
Вновь запел входной звонок. Стежень дернулся было к дверям — и остановился:
— Черт!
— Спокойней, Глеб,- остерег Игоев.- Форму теряешь…
— Глеб Игоревич! — донесся снаружи дребезжащий женский голосок.- Я вам тут молочка, сметанки кладу. Уж не забудьте, Бога ради, завтра пустое оставить!
— Не забуду, Аглая Никоновна! — крикнул Стежень.- Соседка,- пояснил он.- Коров держит. А я за хлопотами нашими забыл посуду выставить.
— Молоко — это хорошо,- одобрил Игоев.- Пойдем, что ли, водичкой из твоего колодца умоемся…
Морри, зарывшись в прелую листву, прижимался к земле и безуспешно пытался проникнуть в древесные корни и подпитатъся от матери-земли. Половиной себя он понимал, что это невозможно, но вторая половина жаждала, и Морри ничего не мог поделать — только с болезненной остротой чувствовать свою уязвимость. То же, вероятно, ощущает краб, только что выползший из старого панцыря. Но краб просто боится, а Морри обладал разумом, способным осмыслить и многократно умножить страх. И еще понять: придется возвращаться и забирать накопленное за много веков и похищенное ничтожным человеческим существом.
При этой мысли воспоминание об испытанной боли вернулось, Морри содрогнулся, так что даже алчущая его половина на мгновение забыла о вечном голоде, исполнилась страха и обособилась настолько, что Морри-разум вспомнил одно из своих имен. Бурый. Хотя вряд ли это было имя. Его имя…
— Ах-хар-рашо! — выдохнул Кирилл, растираясь широким пестрым полотенцем.
— Из земли водичка — не из водопровода. Выйду на покой, перееду, Глебка, к тебе. Молочко, колодец…
— …покойнички! — ехидно подхватил Стежень.
— Не боись! — Игоев сочно хлопнул друга по мокрой спине.- Разберемся! — и ехидно: — Мастерство требует упражнения, а у тебя, брат мастер, уже уши мхом заросли.
— Как же! — отозвался Стежень. Он вытираться не стал, вертелся по траве, рассыпал во все стороны серии легких стремительных ударов и поэтому речь его дробилась на слоги: — Как… же…чья…бы…ко…ро…ва… мы…ча…ла!
Глеб крутнул сальто назад, поскользнулся, приземляясь, на мокрой траве, но грамотно упал на колено. Нога его описала длинную низкую дугу, сметая с ног воображаемого противника. Кувырок — Стежень встал на руки и сказал перевернутому вверх ногами Кириллу:
— Разжирел ты, Кир, стыдно глядеть!
— Это у меня природное,- солидно возразил Игоев, похлопав себя по животу.- Три раза в неделю в теннис играю.
— Тебе молотом махать надо, а не ракеткой! — Стежень гибко перевернулся, встал на ноги.- Теннис!
Игоев застегнул рубаху, пригладил мокрые волосы. Утро было холодным, но после колодезной воды осенний ветерок только увеличивал удовольствие.
— Кормить меня будешь? — осведомился Кирилл.- Или на диету посадишь?
— Сядешь,- ухмыльнулся Стежень.- Если повезет, на диету, если не повезет…
— Оптимист! — изрек Игоев.- Пойду пошарю у тебя в холодильнике. Может, удастся что-нибудь сварганить.
— Нет уж! — возразил Стежень.- Я сам. Знаю вас, городских. Только продукты испортишь!
Глава пятая
Два всадника гуськом ехали по лесной тропе. Ехали, то и дело нагибаясь, чтобы не задеть головами обвисшие еловые ветки. Мохнатые, с широкими крупами и большими головами лошадки бежали вялой рысью и, кабы не понукания всадников, давно перешли бы на шаг.
На обоих — панцыри поверх грубых рубах, шеломы сняты с голов и приторочены к седлам. Налучи да колчаны — из хорошей кожи, ножны широких мечей обложены хоть и потертым, но бархатом. Слишком хороши для «лесных озорников». Но рожи у обоих таковы, что сразу ясно: подвернись случай ободрать кого — обдерут. Да и душу еще отымут, чтоб не болтал.
Тропа вывела на запущенную вырубку с покосившейся избенкой посередине. Всадники спешились, бросили поводья наземь и не без опаски приблизились к избушке. Со стороны могло показаться — недоброе замышляют. Однако на сей раз было не так. Воев [4] мучил страх.
Тот, что порешительней, первым ступил на вросшее в землю крыльцо, несильно стукнул кулаком в черные дверные доски.
Из избенки — ни звука.
Решительный плюнул через плечо, соединил пальцы оберегом и толкнул дверь. Та, заскрипев, поворотилась на единственной петле, открывая темное нутро избы.
— Колдун, а колдун… — робко позвал воин, не решаясь войти.
— Чего надо?
Первый так и подпрыгнул на месте, второй дернулся, по привычке ухватился за меч…
Колдун, набычась, стоял позади, в пяти шагах. Как из-под земли выскочил…
— Ну? — проворчал он, хмуро глядя на воев из-под спутанного чуба.
Был ведьмак не оружен, один только короткий засапожник [5] с темляком из желтой кожи.
Был ведьмак не оружен, один только короткий засапожник [5] с темляком из желтой кожи.
— Такое дело, слышь… — пробормотал первый.- Новый этот, у нас, слышь, урод-то…
Он заметно трусил и старательно глядел в сторону, чтобы случаем не глянуть в пронзительные, в красных прожилках очи колдуна.
— Слышь, пособи, а?
— Быть не может! — Речь ведьмака как бы накрыла бормотание дружинника.
Но тот лишь виновато развел руками.
Колдун ощерился. Во рту его недоставало передних зубов, но говорил он ясно, без шепелявости: