— Да уж,- сказал он.- Ладно. Ногу я поставил осторожненько, глазами повел: елочка. Знакомая. Та, да не та! Ветки не по природе задраны, да и поле у нее какое-то… кудлатое.
— Это как? — спросил водитель.
— Ну с нервностью такой… недревесной. Словами трудно описать, попробуй так въехать. Здесь притормози, Дмитрий, метров через пятьдесят — налево по бетонке.
— Там тупик,- заметил Грошний.
— Ты езжай, езжай,- ласково проговорил Стежень.- И слушай. Значит, елочка. Отстегнул я про всякое лихо топорик: если дрянь какая меня выглядывает — поостережется… Вот этот самый поворот… И к елочке. Иду, а идти не хочется. Совсем не хочется, Димон, ноги сами задом наперед изворачиваются. Но — любопытно! В лесу я, ты знаешь, считай, все изведал, спасибо Сермалю. В кедрачах жировал, по Закавказью чуть не год… шатался. А тут, дома,- этакое диво!
Десять шагов прошел — что десять верст. Взмок, веришь, трясусь, как малярийный. Елочка — вот она, рядом. Корни голые из земли торчат. Наклонился — разглядеть… Ё-о! — Стежень хлопнул себя по колену.- С хрустом в висок! Полный иппон! В глазах — тьма, в башке — набат. Лежу мешком и, как сквозь туман, вижу: у ноги моей — корень. С руку толщиной. Извернулся, как червяк-переросток, и раз — петлей на лодыжку!
Тут рассказчик сделал паузу. Не драматизма ради, а чтоб пот утереть. Какой уж тут, к хренам собачьим, драматизм!
— В общем, прихватил меня и к земле прижал — как капканом. Боль адская! Взвыл я, Димон, топором маханул — и промахнулся. Целил в корень. А попал в ствол. Хорошо хоть ногу себе не оттяпал. Но крепко вогнал, на ладонь, не меньше. И тут словно завизжал кто-то. Мерзкий такой звучок — как хлыстом по ушам. Ветки надо мной замельтешили, а из елочки, прямо из ствола — выскочил! Черный такой, быстрый. Мелькнул, что твои нунчаки. Мелькнул и сгинул. Черт? Леший? Подумал сначала: может, померещилось? Перед глазами и так от боли — полная радуга. Ладно. Запихал боль подальше, выдернул топор, еле-еле, двумя руками. Корень, слава Богу, больше не шевелится. Я его рублю, скулю, как шакал на привязи. Хорошо — топор добрый, дедов. Управился, освободился. Сел, голову ощупал: висок — сам видишь, но кость цела. Ветка, что меня ударила, прямо над макушкой покачивается.
— Куда теперь, налево? — перебил Грошний.
— Прямо. Короче, отполз я на карачках подальше. Чувствую, сейчас крыша потечет. Чтоб меня, травника, дерево ударило? Они ж меня любят! Ладно. Встал — ноги держат. Потрогал ствол — нормальный, живой, холода нет. Только дрожь изнутри. Но тоже нормальная — больное деревце. Ладно. Замазал надрубы землей, побрел к машине. А машины нет! Только след от разворота. А у меня ведь хоть машина и неказистая, но противоугонка — не просто железка с замком. Только дверь тронь — орать начнет, как олень в гону. Ты же слыхал?
— Слыхал,- согласился Грошний.
По днищу «Жигулей» застучал гравий.
— Приехали,- сказал водитель.- Тупик. И «Нива» твоя вон стоит, если тебе интересно.
Стежень распахнул дверцу, ухватил топор… Грошний поймал его за руку.
Открыв бардачок, достал газовый пистолет, вложил в ладонь Глеба взамен топора.
— Покалечить ты и руками можешь,- сказал он.- А это поаккуратней.
Стежень сцапал пистолет, выкатился наружу и через секунду уже сидел внутри «Нивы».
Грошний посмотрел на топор, который держал в руке, потрогал лезвие, щелкнул ногтем. Металл отозвался чистым звоном. На лице Дмитрия появилось выражение искреннего интереса. Его пальцы быстро огладили стальную поверхность, нащупали бугорки полустершихся букв. Лицо Грошнего оживилось еще более. Взяв отвертку, он поскреб ею топор, затем поднес к лезвию огонек зажигалки. Пламя приобрело слабый фиолетовый оттенок.
Тут вернулся Стежень.
— Он, стервец! Был внутри, точно!
— Кто, леший? — рассеянно спросил Дмитрий.
— Почти.
— Чудеса,- пробормотал Грошний, не сводя глаз с топора.- Лешие уже машины угоняют.
— Я найду его, Димон! — решительно заявил Стежень.- Должен найти!
— А на кой? — Грошний ласково, словно живое существо, оглаживал лезвие.- Нечисть нынче в Красной книге. Негуманно, Глебушка.
— Дурак ты,- резко сказал Стежень.- А я его сделаю!
Грошний посмотрел на друга удивленно: давненько он не видел Стежня в таком возбуждении.
— Ладно,- согласился.- Ты его сделаешь. Или он — тебя.
— Хрен! — Стежень сгреб друга за отвороты куртки.- Я! Я сделаю! Я, дорогой мой, чемпион! Понял, мануал херов?
Грошний даже не пытался высвободиться, только хмыкнул и похлопал Дмитрия по широкой спине.
— Да,- сказал он.- Я мануал. А ты был чемпион. Теперь ты просто оборзевший знахарь.
Стежень засмеялся и отпустил куртку, вытащил из кармана пистолет:
— На, забирай свою красивую игрушку.
— Нравится? — спросил Грошний.- Триста баков. Махну на твой топорик.
— Не могу,- покачал головой Стежень.- Память дедова. Что, приглянулся? Заточку годами держит.- Поглядел на друга: — Ты что, всерьез? Про триста баков?
— Абсолютно,- подтвердил Грошний. И добавил слегка разочарованно: — Твоя-то игрушка подороже тянет. Ею дрова рубить — все равно что в шелковом кимоно нужник чистить.
— Топор — он и есть топор, разве нет?
— Голова! — сказал Грошний.- Суфий. Глянь-ка сюда. Видишь, углы сточены? Раньше полумесяц был. Смекаешь?