Сермаль задумывается ненадолго, затем делает знак Кире. Кира кладет ладони на дверь, совершает некое волнообразное движение, и дверь, издав металлический хруст, распахивается.
Перед нами — просторная комната. Метров сорок, не меньше. Засранная донельзя. Окурки, битое стекло, шматье на полу. Мебели — минимум. Окна — настежь. Под окнами — матрац. Без белья, кое-как прикрытый какими-то тряпками. Ощутимо пахнет травой.
На матраце сидит голая деваха, взлохмаченная и мутноглазая. Рядом, почему-то не на матраце, а около него, завернувшись с головой в зимнее пальто, спит мужчина. Что мужчина, я определяю по грязным, торчащим наружу пяткам. Пока я осматриваюсь, женщина грозно встает во весь рост. Фигура у нее отличная и на фоне солнечного окна смотрится замечательно. Я бы ее сфотографировала, пожалуй. При других обстоятельствах. Деваха медленно набирает в грудь воздух… но прежде, чем успевает что-то сказать, Сермаль делает шаг вперед и выбрасывает руку:
— Уголовный розыск,- произносит он негромко и веско.
Деваха выпускает воздух, как надувная игрушка, и опускается на матрац. С поправкой на образ жизни дурочке чуть больше шестнадцати.
Сермаль бесшумно движется по комнате, подхватывает с пола детали ее туалета, бросает на матрац. Соплюшка одевается. Слышно, как стучат ее зубы.
Стульев в комнате нет. Стираю платком пыль со стола, сажусь.
— Документы у вас есть? — вкрадчиво спрашивает Сермаль.
Девка мотает головой. Судорожно дергает молнию на джинсах. Молния ломается, девка матерится.
— Да вы не волнуйтесь,- голосом киношного доброго следователя изрекает Сермаль.- Скажите мне адрес, я кого-нибудь пошлю.
Полная безмолвная паника.
— Ладно,- сжалившись, говорит Сермаль.- Отправляйтесь домой, приведите себя в порядок и позвоните мне. Триста одиннадцать, сорок семь, шестнадцать. Жду вас с паспортом. Запомнили номер? Триста одиннадцать, сорок семь, шестнадцать.
Девка кивает, как автомат. Ни хрена она не запомнила.
— Проводите,- говорит Сермаль.
Кира берет бедолагу за локоток и влачит в коридор.
— На знала,- говорю,- что вы из уголовки.
— Я и сам не знал.- Сермаль смущенно улыбается.- Но здесь написано.
Он протягивает мне использованный авиационный билет, прямо у меня на глазах превращающийся в бурую книжечку. Я шалею. Сермаль прячет книжечку, приближается к спящему мужчине и внимательно его разглядывает. Спящий, видимо, что-то ощущает, потому что урчит и втягивает под пальто одну ногу.
Возвращается Кирилл.
Хрупая битым стеклом, решительно подходит к спящему, вытряхивает его из пальто и рывком ставит на ноги. Я деликатно отворачиваюсь.
— Ах ты соколик! — ласково говорит Сермаль.
Недовольное мычание. Похлопывание ладонью по голому.
— Пусти! Пусти, твою мать! Не надо, я сказал! Ой! Ах ты…
— Надо, надо,- нежно приговаривает Сермаль.
— Любишь кататься, люби и саночки! — басит Кира.
Звук, будто щеткой чистят одежду. Суставный хруст, жалобное повизгивание.
— Окунуть его надо,- деловито заявляет Кирилл.- Давай я сделаю. Заодно и помоется.
Кирина манера бороться с синдромом абстиненции мне, увы, знакома. Натерпелась. Проникаюсь к бедолаге сочувствием, но зря.
— Нет, болярин, я сам,- говорит Сермаль.- Тут, кроме водки, еще черта в ступе. Чему учил вас, засранцев! Надень на него что-нибудь и поди вскипяти водички. Мариночка! Вы покуда спускайтесь вниз, посидите в машине, пока мы управимся.
Послушно иду к двери. Открываю и сталкиваюсь с толстой испуганной теткой в бигудях.
— Извините,- говорю машинально.
Тетка отшатывается.
— Да вы входите, любезная! — добродушный баритон Сермаля из-за моей спины.
Теткино лицо багровеет, и она, как сомнамбула, входит внутрь. Я же странствую по коленчатому коридору и неожиданно оказываюсь на кухне, прерывая оживленную беседу ее обитательниц.
— Простите,- говорю в пространство,- как мне выйти?
— Я провожу,- подскакивает ко мне рыжая, пахнущая корицей женщина. Увлекает меня в коридор и семенит впереди, покачивая круглой попкой. Уже у дверей спрашивает, округлив глаза:
— А он — кто?
— Он?
— Начальник ваш, такой высокий…
Я прикладываю палец к губам и тоже округляю глаза.
Рыжая понимающе кивает.
— И охранник у него симпатичный,- добавляет с уважением.- Борода такая интеллигентная.
Вот так тебя, Кирочка!
Через час троица уже сидит у меня в машине. Любитель малолеток после Сермалевой обработки выглядит почти прилично. И наружность у него вполне. Только очень поношенная. Однако костюмчик у него фирменный и явно не с чужого плеча.
— Дал соседке четверной,- говорит Кира.- Божилась, через час все засверкает.
— …! — комментирует любитель малолеток.
Сермаль всем туловищем поворачивается назад, берет его за припухшую щеку:
— Ну, сын земли, что ж ты при даме, а?
Любитель тупо глядит на меня через зеркало заднего вида. Постепенно глаза его оживляются.
— Пардон,- извиняется он хорошо поставленным голосом.- Близорук. Сермаль, будь любезен, отпусти мое лицо и представь меня.
Но представляет его не Сермаль, а Кира.
— Это,- басит он,- знаменитый музыкант Виктор Афанасьевич Рыбин.
— Очень приятно познакомиться,- говорю. (Не вру: действительно приятно.) — Слушала вас. Простите, что не узнала.