Вместо Джералда объявился доктор Лаваль — с обязательной перевязкой, прививками Пастера и (только не это!) очищающей клизмой. Пытки Робер перенес стойко, а затем вновь незаметно уснул, хотя и чувствовал себя неплохо. Проснулся ночью, обнаружил, что дверь спальной заперта, уныло скушал оставленные на столике желе с телячьим мясом, воздушные пшеничные булочки и три миндальных пирожных, запил остывшим зеленым чаем и улегся спать — сон лучший целитель…
Так продолжалось еще четверо суток. Бунт был поднят восьмого апреля вечером, после отъезда милорда и компании — впервые в жизни Робер посмел восстать против решения мадам Жюстин. И, как выяснилось позднее, не проиграл.
* * *
— Я лишу вас наследства! Завещание будет немедленно переписано!
— Плевать!
— Вы… Вы ужасны!
Отлично, мама перешла на «вы».
Бунт был поднят восьмого апреля вечером, после отъезда милорда и компании — впервые в жизни Робер посмел восстать против решения мадам Жюстин. И, как выяснилось позднее, не проиграл.
* * *
— Я лишу вас наследства! Завещание будет немедленно переписано!
— Плевать!
— Вы… Вы ужасны!
Отлично, мама перешла на «вы». Значит, она раздражена до крайности. Не расплачется, это точно — мадам де Монброн плакать не умеет.
— Я совершеннолетний! — выдал уничтожительный залп Робер.
— Великолепно, зарабатывайте на жизнь самостоятельно, мсье! От меня вы не получите ни су!
— Если это слово банкира, я склонен ему поверить.
Жюстин осеклась. Неужели мальчик начал превращаться в мужчину? Робер никогда так не разговаривал с матерью. И это не истерика, он спокоен и сосредоточен, говорит без надрыва. Мадам, однако, сдаваться не собиралась:
— Вам будет выплачена тысяча франков наличными, стартовый капитал для открытия своего дела. Получите немедленно в отделении банка на первом этаже. Я распоряжусь немедленно.
— Благодарю, мама.
— Теперь я вам не ма…
Жюстин подавилась воздухом на вдохе. И впервые за много лет почувствовала, как на глаза набежали слезы. Робер ошибся.
Так, надо держать себя в руках! Сохранить лицо.
— Робер?
— Что вам угодно, мадам? — нерешительный мямля аккуратно укладывал в чемодан вещи, ловко орудуя одной рукой, левая по-прежнему была на перевязи.
— Робер, чековую книжку ты получишь в нашем отделении в Нью-Йорке. Кредит… Ну допустим, сто тысяч долларов САСШ. Пожалуйста, не трать на излишества.
— Не буду, — огрызнулся Робер.
— Я… я…
— Мама, пожалуйста, не надо.
— Хорошо, — Жюстин справилась с собой. — Ты уверен…
— Да, мама, уверен.
— У тебя нет билета. Тебя не пустят на корабль.
— Джерри обязательно что-нибудь придумает.
— Может быть, вам потребуется большая сумма наличными?
— Мама, пожалуйста, не беспокойся. Все продумано.
Ничего не было продумано. Ничего. Но крайней мере, со стороны Робера де Монброна. Ничего, кроме синего паспорта Французской республики — и тот восстановила мадам Жюстин, пользуясь связями в мэрии Парижа.
— Теперь я могу отправиться на вокзал? — Робер настороженно посмотрел на мать, ожидая обязательной атаки и готовый сопротивляться.
— Конечно. Тебе придется взять извозчика, я не приказывала заложить наш экипаж…
— Я пришлю телеграмму из Нью-Йорка.
— Я буду ждать.
Дверь закрылась. Мадам де Монброн еще минуту посидела в кресле, затем встала, прошла в свой кабинет и заставила себя взяться за бумаги. «Досточтимый Мсье, апреля четырнадцатого сего…»
Робер спустился по лестнице в помещение банка, взял в окошечке «для особых клиентов» пачку ассигнаций по десять франков, одну разменял на мелочь, потом вышел на улицу Тампль, и неожиданно для самого себя довольно умело свистнул в два пальца, как показывал Тимоти.
Подъехал экипаж.
— Куда вам, сударь?
— К поезду на Шербур. Успеете за десять минут — двойное вознаграждение.
К великому удивлению мсье де Монброна, в поезде оказались свободны несколько дорогах купе и билет был куплен без затруднений. Только когда экспресс прошел через Париж, миновал Аржантей, Пуаси и Мант-де-Жоли Робер понял: это свобода. Я, черт вас всех задери, свободен! Я начинаю жить!
Дополнительной гарантией свободы были еще и двенадцать чеков на четверть миллиона — небольшая экономия, оставшаяся от благополучных времен работы старшим клерком: неистраченное жалованье, премии и бухгалтерские ошибки…
* * *
К неимоверной радости концессионеров, Фафнир целую неделю вел себя на редкость тихо, а если и безобразничал, то где-то на стороне, в отдалении от Парижа — полицейская хроника не отличалась разнообразием и сведениями об изысканных зверствах. Главнейшей новостью оставалась кража века, стоившая директору Лувра и четырем кураторам музея своих постов и продолжавшая будоражить умы парижан: газеты публиковали слезные письма, умолявшие грабителей вернуть картину, городской мэрией был создан фонд для добровольных пожертвований, деньги предполагалось использовать для выкупа шедевра — Люк Анно, между прочим, внес целых пятьсот франков.
А восьмого апреля на имя возглавлявшего духовную академию Сен-Сюльпис аббата Биеля доставили странную посылку — привезла ее карета почтового департамента, судя по документам, здоровенный деревянный ящик отправили из средиземноморского порта Гулон в Провансе, штемпеля, бланки и печати выглядели подлинными. К ящику прилагался внушительный пакет светло-коричневой плотной бумаги, на котором был выведен адрес: «Монастырь Св. Религия, земля Рейнланд, королевство Пруссия, Германская империя. Вручить о. Теодору Клаузену в собственные руки».