— Ничего такого не замечаете? — слегка напряженно спросил Реннер.
— Какого «такого»? — удивленно вздернул брови милорд. — Что случилось?
— Лес, — едва не шепотом проронил Ойген. — В лесу… плохо.
— Объяснись! — тотчас насторожился мистер Роу. — Ты что-то заметил? Необычное?
— Очень тихо. Так тихо в лесу не бывает никогда.
— Безветрие, полный штиль, — развел руками Джералд. — Ничего особенного.
— Ничего, говорите? — Ойген спрыгнул с козел, подбежал к придорожным кустам и поднял… дохлого бурундука. За хвост. Принес к коляске, продемонстрировал.
— Зверек только что прыгал. Я за ним наблюдал. А тут взял, да и свалился с ветки. Замечаете, лошади беспокоятся? Днем было ничего, а сейчас, когда темнеть начало, коняги в мыле. Едем мы медленно, лошадей не гоним, с чего вдруг? Главное — тишина. Прислушайтесь, господин Джералд. Просто прислушайтесь.
— Действительно, интересно, — спустя минуту пробормотал лорд Вулси. — Нет скрипа веток, птицы молчат, ничего не хрустит. А, чепуха! Просто старый и заброшенный лес.
— Чего остановились?! — заорал позади Тим. — В темноте хотите ехать? А привидений больше не боитесь? Ну-ка, вперед!
При слове «привидение» у всех пробежал по коже противный холодок. Никто не забыл предыдущую ночь. К счастью, странный раскоп на берегу Рейна остался в нескольких милях за спиной.
— Ойген, выброси зверька, — поморщился Джералд. — Наверное, обычный разрыв сердца. Такое случается. Поехали, осталось не более полумили вверх по склону. И выброси из головы глупые страхи.
«Мне бы самому эти страхи взять, да и выбросить, — тотчас подумал лорд Вулси, — однако не получается. Почему?».
Караван, составленный из богатой лаковой коляски и двух фургонов, оказался возле замшелых стен аббатства спустя полчаса. На квадратной приземистой колокольне нудно гудел колокол, лишь добавляя мрачности в окружающую действительность.
— Замечательно, мы прибыли, — с наигранной бодростью сказал Джералд остальным, когда компаньоны собрались у ворот древнего монастыря. — Отдохнем, отмоемся в горячей воде, покушаем, и дурное настроение как рукой снимет. Мы просто очень устали, а уставший человек недоволен всем миром. — И уже громче, повернувшись к воротам: — Любезнейшие, доложите его высокопреподобию отцу Теодору, что прибыл лорд Вулси с приятной новостью! Да поскорее! Моя светлость не намерена торчать под стеной всю ночь!
У першеронов, громадных коняг каурой масти, с морд капала пенная слюна. Взгляд этих, вечно спокойных и меланхоличных животных, теперь был затуманенным и отчаянно боязливым.
* * *
В эпоху долгих, почти нескончаемых войн, терзавших Европу в начале второго тысячелетия, любой монастырь являл собой не только пристанище для людей, желающих покинуть беспокойный мир и стремившихся через аскезу и молитвы войти в Царство Божие, но и небольшую крепость.
Сражения между феодалами, иноземные нашествия, да и обычный разбойный люд частенько превращали цветущие церковные земли в разоренные пепелища, но если выживал монастырь — все можно было отстроить заново.
Обитель святого Ремигия вполне подходила под определение если не крепости, то укрепленного форта. Монастырь господствует над местностью, постройки обнесены высоченной внешней стеной, а. как уверял Джералда отец аббат, некогда даже существовали подъемный мост и опускающаяся за воротами металлическая решетка.
Прежде в обители бывали только Робер и сам лорд Вулси, каким-то образом наладившие дружеские отношения с отцом Теодором. На прочих же компаньонов древнее монашеское обиталище произвело весьма солидное впечатление.
— Здесь нет строений, возведенных позднее XV века, — увлеченно рассказывал аббат, вышедший лично встречать неожиданных гостей. — Самое древнее здание, вот видите, справа — храм. Заложен в 1148 году, в ознаменование начала Второго крестового похода. И, вообразите, храм ни разу не перестраивался, только подновлялся! Библиотеку, которая раньше являлась общежитием для благочестивой братии, построили лет на двести позже, скрипторий появился в XIII веке…
Отец Теодор Клаузен был персоной интересной во многих отношениях. Одна только внешность чего стоила! Грубое, в складках и морщинах лицо могло принадлежать кому угодно, но только не священнику. Скорее уж тупому сапожнику, злобному тюремному надзирателю, а то и каторжнику. При одном взгляде на отца Теодора с трудом верилось, что он умеет считать хотя бы до пяти и может написать свое имя под документом без ошибок. Отталкивающая внешность отлично дополнялась корявой, как древний дуб, нескладной фигурой и легкой хромотой. Однако он являлся единовластным правителем епископального монастыря и надзирал за лучшей церковной библиотекой от Рейна до французской границы. Если уж Церковь и Орден доверили аббату такую ответственность, то становится ясно — иногда отнюдь не лицо красит человека.
Пока монастырские служки отгоняли фургоны к дальней стене и распрягали лошадей, аббат провел небольшую экскурсию по своим владениям, деликатно указал господам концессионерам на баню и впечатляющее каменное здание уборной, посетовал на то, что гости опоздали к мессе (все прибывшие, кроме исповедующих англиканство лорда Вулси и мистера Роу да лютеранина Шпилера, были католиками), и наконец пригласил «на скромную трапезу».