— Никогда ничего подобного не встречалось, — пожав плечами, уверенно отозвался человек из экипажа. — Это какое-нибудь религиозное сообщество?
— Нет-нет, Приорат будто бы связан с политикой…
— Не знаю. Ни одно политическое объединение Германии не носит данного названия. Вы, наверное, ошиблись или неправильно поняли информатора, — отказался господин демократ. Его речь звучала вполне искренне. Если и лжет, то весьма натуралистично. — До свидания, милорд. Вечером, как и условлено, вас встретят в Страсбургском соборе.
— Момент, сударь! Вы так и не представились. Если по роду деятельности вам нельзя называть имя, я не буду противиться, но…
— А, пустое! — отмахнулся новый знакомец. — Вильгельм Либкнехт. К вашим услугам.
Дверца экипажа щелкнула замочком, карета медленно двинулась вверх по улице. Внимательный Джералд успел заметить, как из ближайшей округи моментально исчезли с полдюжины преобыкновеннейших субъектов: рабочий, чинивший соседнюю ограду, праздношатающийся клошар, возившийся с клумбами палисадника садовод… Последней отбыла дама буржуазного вида, чинно прогуливавшаяся по улочке с малюсеньким завитым пудельком на серебристом звенчатом поводке.
Когда дама садилась в двуколку, будто нарочно остановившуюся возле нее, из рукава синего платья случайно выпал тяжелый металлический предмет. Успевший обернуться на звук Джералд увидел нечто, силуэтом напоминающее револьвер.
Мадемуазель быстро подняла утерянную вещь, в другую руку схватила собачку, забралась в двуколку и была такова.
Недурна организация у революционеров, ничего не скажешь. Лорду Вулси и компании можно только завидовать конкурентам. Бывшим конкурентам — деньги превращают любого социалиста в самого откровенного буржуа, было бы их в достатке.
В ближайшем обозрении оставалась только одна человеческая фигура, если не считать восседавшей на веранде следующего дома пожилой бюргерши, занятой вязанием.
И данная фигура кинулась со всех ног к одинокому Джералду.
— Сэр, как оно, обошлось? Уж не знал, что делать.
— Обошлось, обошлось… Ойген, найди извозчика. На сегодня плакируется чрезвычайно много трудов.
— А кто это был? Я боялся, что полицейские.
— Хуже. И, во многом, лучше. Спасибо, что не бросил в одиночестве.
Ойген ответил несколько необычно:
— Мы с Хагеном вас, милорд, не оставим. Мы же видим, что вы не хотите плохого.
«Мы»?! Значит, вот оно как получается…
Когда подъехал дребезжащий и скрипучий экипаж частного извозчика, Джералд забрался на сиденье, бросил вознице монетку в полмарки, и приказал:
— Лихтенберг-штрассе, дом тридцать четыре, гостиница «Бальмунг». И быстрее, пожалуйста.
— Со всем наивозможным тщанием, преподобный отец! — привычно гаркнул кучер в сером картузе. — Сей же момент!
Свистнул короткий бич, и печальная гнедая лошадка поплелась к центру города.
* * *
Будь великий композитор Рихард Вагнер хотя бы мимолетно осведомлен о неожиданном продолжении сюжета своей знаменитой оперной тетралогии «Кольцо Нибелунгов», музыкальная история наверняка получила бы несколько иное развитие. Но, увы, господин Вагнер скончался, оставив для потомков прекрасные музыкальные произведения, не имеющие ничего общего с исторической реальностью. Искусство есть искусство — никто ведь не станет обвинять и самого безвестного автора «Песни» в том, что истинная и достоверная сага о драконьем кладе выглядела несколько по-другому, нежели в поэме.
Тимоти вполне беззаботно насвистывал вагнеровскую арию Зигфрида, из оперы с вполне подходящим к нынешнему моменту названием: «Золото Рейна». Монброн подремывал, доктор Курт Шпилер с вялым любопытством поглядывал в окно дорожной кареты, Ойген Реннер хмурился, будто был чем-то недоволен, а Джералд от нечего делать изучал первый попавшийся документ из папки аббата Теодора при свете двух масляных фонарей, висевших по сторонам от пружинного сиденья.
Ничего сверхъестественного в обнаруженном кюре Беранже Соньером манускрипте пока не отмечалось — исписанный вульгатой лист украшали соединенные вместе упоминания одного и того же евангельского эпизода: притчи о колосьях, которые срывали ученики Иисуса в субботу. [16] Настораживало одно — в текст были вставлены более сотни лишних и совершенно ненужных букв, не несущих никакого смысла, к тому же часть символов написана выше строки, другие выделены черточками, точками или насквозь непонятными иероглифами. Шифр? Возможно.
Уяснив, что разобраться с евангельским отрывком прямо сейчас будет невозможно, Джералд взял следующий пергамент. Еще хуже. Написано на неизвестном языке. Если верить аббату, на готском — наречии королевы Гизеллы де Разес. Лорд Вулси знал, что готский язык принадлежит к древнегерманской группе, но является не «матерью», а, скорее, «старшей сестрой» современного немецкого.
— Вер трик хэр эк ком, — Джералд повторил вслух непонятную фразу, которую покойный мистер Роу произнес в ночь, когда господа концессионеры впервые столкнулись с проклятием Фафнира. По словам археолога, так сказала бесплотная тварь, выскочившая из ямы раскопа. Какой язык? Готский?
— «Берегись, я иду»! — вдруг пробурчал встрепенувшийся Ойген.