— Будьте аккуратнее в словах, милорд, — усмехнулся доктор. — Я ведь тоже немец. Однако вы правы насчет тупости — сего выдающегося таланта у господина обер-фольгена не отнимешь. Версию он выдвинул абсурдную. Я осмотрел повреждения трупов и могу сказать, что… это прозвучит несколько странно, но человек, да еще и массовый маниакальный убийца, всегда убивающий жертвы поодиночке, не смог бы сделать такого. Я читал некоторые исследования по данной тематике и не могу ошибаться.
На доктора уставилось четыре пары заинтересованных глаз. А тот размеренно и авторитетно продолжал:
— По курсу судебной медицины в Гейдельберге мне зачли высший балл, это действительно интересный предмет — в процессе изучения понимаешь, до какой звериной жестокости иногда может дойти человеческая натура. Троих ваших поденщиков убил не человек, это раз. Все произошло настолько быстро, что несчастные даже не успели закричать и позвать на помощь.
Троих ваших поденщиков убил не человек, это раз. Все произошло настолько быстро, что несчастные даже не успели закричать и позвать на помощь. Или не смогли сами схватиться за ножи. Это два. Тот, кто вырвал людям сердца, обладал невероятной, нечеловеческой силой — грудная клетка, признаться, очень крепкое изобретение природы, поверьте мне, как практикующему врачу, частенько занимающемуся хирургией. Разломать ребра, как корзиночку из ивовых прутьев, невозможно никакому силачу. Это три. Не заметно, чтобы убийца пользовался металлическими инструментами, только какие-то острые изогнутые крюки, наверняка когти — шрамы говорят об этом с полной ясностью. Видимо, действовал хищный зверь. Вот мой вывод.
— Но вокруг не обнаружилось никаких следов! — воскликнул Монброн. — Крупное хищное животное непременно оставило бы на мокрой глине отпечатки лап! И кровавого следа тоже нет. К тому же здесь, в обжитых местах, навряд ли можно встретить взбесившегося медведя или волков… Неподалеку заводы, гавани, железнодорожная линия — откуда в Прирейнской области могут появиться опасные хищники? Хищники с такими непонятными пристрастиями — вырывать сердца у жертв?
— Это и вызывает удивление, — пожал плечами доктор. — И еще одно. Мой пациент, как вы рассказывали, ночью кричал. Вы не предполагаете, почему? И как долго?
— Очень долго, — поразмыслив, ответил Роу. — Не менее трех-пяти минут. Но ведь эпилептики обычно издают перед приступами судорог вскрик.
— Краткий, резкий, очень громкий, — кивнув, подтвердил доктор Шпилер и пригладил слегка вьющиеся русые волосы. — Ключевое слово здесь — «краткий». Секунда, ну три. Самое большее — пять. Понимаете? А господин Реннер вопил, по вашим словам, несколько минут. Так, словно…
— Словно увидел что-то, смертельно его напугавшее, — радостно добавил Монброн, догадываясь. — И бежал, спасаясь от этого чего-то. Будто от баскервильской собаки из романа мсье Артура Конан-Дойля. Не читали? Занятная книжка… Затем мсье Реннер поскользнулся, сверзился в яму. Действительно сударь, следует его расспросить. Когда придет в себя.
— Не нравится мне это, — с нехорошей интонацией сказал Роу, прикладываясь к неизменному бренди. — Очень не нравится. Предчувствие дурное. Кстати, доктор, не выпьете?
— Отчего же нет, благодарю, — Шпилер пересел к столу. — Я, господа, давненько за вами наблюдаю, уж простите за излишнее любопытство. Спрашивал у бургомистра, в земельной управе. Все твердят одно и то же: американо-британская концессия по разысканию каолиновых глин. Ничего себе дельце! Как по-английски — «бизнес»? Стоило ли из-за вонючей глины ехать через Атлантику? Кстати, prosit!
Доктор приложился, мужественно допил душистый коньячный спирт до дна и слегка поморщился.
— О, прекрасный бренди! Но для меня крепковат. Продолжим-с, господа. Рабочих вы наняли немного, копались только в окрестностях, не далее полутора миль от данного места. Я, в отличие от надутого индюка Киссенбарта, не только наблюдателен, но и умею делать выводы.
— И какие же выводы посетили вашу просвещенную голову, доктор? — нехорошо сощурился лорд Вулси.
— Давайте перечислим, — Шпилер непринужденно забросил ногу за ногу и откинулся на матерчатую спинку стульчика. Попутно плеснул себе еще бренди. Отпил. Начал размеренно, будто доцент на кафедре, говорить:
— Рейн недаром называют главной дорогой Европы.
Отпил. Начал размеренно, будто доцент на кафедре, говорить:
— Рейн недаром называют главной дорогой Европы. А людям свойственно что-нибудь на дороге терять. В этих краях ходит легенда, что во времена Тридцатилетней войны, затонуло судно с церковной десятиной, направлявшейся в Рим, — два десятка сундуков с серебром и золотом. Не столь давно, в 1909 году, во время речного шторма, о камни на левом берегу разбилась паровая яхта герцога Дармштадского. В сейфе судна остались бриллианты — я читал в журнале. Да кого здесь только не бывало — начиная от викингов, франков или ландскнехтов и заканчивая предприимчивыми дельцами, переправляющими по воде контрабанду из Австро-Венгрии и Швейцарии в Гамбург. И почти каждый что-либо терял. Все богатые люди такие рассеянные… Я доходчиво изложил свою догадку?