— Значит, понятно, — сказал Мазур. — Отлично. И мне время сэкономите, и собственное здоровьичко побережете, а оно в ваши годы вещь ценная… Ну что же, герр майор… Помощи вам ждать неоткуда, по вашей роже видно. Она у вас откровенно безнадежная. Исполнена тоскливого осознания проигрыша. Это хорошо. Потому что у меня нет времени вести с вами долгие и тонкие психологические поединки. Все будет обстоять проще и грубее. Либо ты, сволочь старая, будешь отвечать на все вопросы без запинки и обстоятельно, либо я к тебе применю пару эффективных штучек в стиле незабвенного Конго-Мюллера…
Он умышленно сделал паузу — и с довольным видом осклабился, узрев ожидаемую гримасу на лице пленника: несказанное удивление, почти что шок.
..
— Вот на этом ты, сволочь, и завалился, — сказал Мазур, все еще ухмыляясь. — На Конго-Мюллере. Обнаглел ты, надо сказать, до предела: держать на стене классическую, можно сказать, в анналах запечатленную фотографию Конго-Мюллера в погонах конголезского майора — да вдобавок и ту, где вы с ним стоите рядышком, как два голубка… Ну да, я понимаю. Конго-Мюллер давно помер, и еще допрежь того давненько выпал из активной р а б о т ы, люди уж и забывать начали эту рожу, мало кто помнит, что был такой прощелыга — бывший вермахтовец, в начале шестидесятых командовал бандой белых наемников в Конго, когда там убили Лумумбу и гражданская война раскрутилась на всю катушку… Охотно верю, что чересчур уж ничтожна была вероятность напороться на кого-то, помнящего старые времена… Ты м е н я недоучел, колбасник. Я, конечно, в те годы, когда вы с Мюллером бандитствовали в Конго, был пацаном, едва-едва в школу пошел — но потом-то, выбрав себе профессию, интересовался всем, что имело отношение к р е м е с л у. А эту классическую фотографию Мюллера я с детских лет помню. У нас о нем в свое время писали немало, даже книжка вышла, точнее печатный вариант того фильма, что сняли о Мюллере два хватких репортера… «Смеющийся человек», а? Ты этот фильм наверняка посмотрел, если уж вы с Конго-Мюллером были корешами… Вот так оно все и сплелось — то, что ты несомненный немец, то, что ты корешок покойного Мюллера… Стало быть, человек с п р о ш л ы м. С таким прошлым, за которое тебя можно з а ц е п и т ь, как рыбку на крючок… Ну вот, я тебе сказал достаточно. Твоя очередь. Разрешаю парочку чисто эмоциональных фраз — как ты был глуп, что недооценил мою скромную персону, и далее в таком роде… Но только парочку, не больше!
— Кто же знал… — с искренней горечью сказал «майор», смирнехонько лежа на ковре. — Я и подумать не мог, что припрется такой…
— Небесталанный, а? — подхватил Мазур. — Вот так оно и бывает, когда считаешь себя самым хитрым…
«Майор» огрызнулся:
— Ну, в конце-то концов, я столько лет отсиживался, не вызывая ни малейших подозрений… Вы могли и не нагрянуть, и все бы обошлось…
— Все равно, держать фото Мюллера на стене было ненужным вызовом, — наставительно сказал Мазур. — Не сто лет прошло, в конце-то концов… Итак, некоторую ясность мы внесли. Ты, обормот, классический белый наемник, судя по возрасту, начинавший еще в Конго во времена Лумумбы. Не буду от тебя требовать подтверждения этого факта, и так ясно. И чует моя недоверчивая, подозрительная душа, что в эту глушь ты забился неспроста. Имя и национальность менял неспроста. Наверняка твоя персона до сих пор числится в кое-каких списках на розыск, и кое-какие т я ж е л ы е приговоры еще не миновали срока давности… Верно?
«Майор» недовольно пробурчал:
— Вы же сами собирались обойтись без лирики… К чему все эти рассусоливания? Мало ли какие неприятности у человека случаются в жизни… Можно подумать, мне хотелось снова лезть во все эти сложности…
— Ага, — сказал Мазур, — я и тут был прав… Ты з а б и л с я в дальний уголок и собирался отсидеться до с а м о г о конца. Но потом кто-то пришел и напомнил тебе то же самое, что и я, причем, ручаться можно, в отличие от меня — с обстоятельным досье за пазухой… А?
«Майор» буркнул что-то непонятное, за версту отдававшее согласием. Откашлялся и сказал уже членораздельно:
— Вот именно. Думаете, я сам на старости лет полез бы в эти дела? В моем возрасте больше всего покоя хочется…
— Ты меня все равно не разжалобишь, морда, — сказал Мазур без тени сочувствия.
..
— Ты меня все равно не разжалобишь, морда, — сказал Мазур без тени сочувствия. — Так что не углубляй тему покоя и преклонных лет. Сам должен понимать, иногда все же приходится отвечать за все, что наколбасил. Знаешь, я порой всерьез начинаю верить, что Бог все же есть и не каждому подонку дает помереть спокойно… Может быть, ты тоже? Ну ладно, оставим в покое богословие, я в нем не силен, да и ты наверняка тоже…
Молодой напарник старого бандита завозился, уже осмысленно пытаясь если и не освободиться, то, по крайней мере, малость пошуметь. Подобрав нож с ковра, Мазур подошел, присел на корточки и, приложив отточенное до бритвенной остроты лезвие к горлу пленника, сказал веско:
— Будешь дрыгаться — я тебе глотку перехвачу вмиг, ясно? Ты мне не особенно и нужен, твой напарничек, чувствую, и без тебя расскажет все, что нужно. Так что лежи смирнехонько, как непорочная невеста в брачную ночь — и я, смотришь, тебя в живых оставлю… Уяснил?