Олеся продолжала не без смущения:
— Вообще-то я женщина современная, но такие эксперименты отчего-то нисколечко не привлекают.
Она так деланно изображала смущение и непорочность, так играла глазами, что Мазур, во исполнение инструкций, решил не церемониться, подошел вплотную и бухнул:
— А какие привлекают?
Олеся вскинула на него глаза:
— И ты туда же?
Но прозвучало это довольно беспомощно, особенно в сочетании с обращением на «ты», впервые за все время их знакомства. А посему, мысленно повторив любимое присловье про наглость, сестру таланта, Мазур обнял ее покрепче, притянул и сообщил на ухо с великолепно сыгранной задушевной откровенностью:
— Ну ничего я не могу с собой поделать, на тебя глядя…
Она не вырывалась, и на поцелуй ответила, и маечки лишилась без всяких протестов, а там и остального, и на диване обосновалась без возражений — и во всем дальнейшем принимала самое активное участие очень даже раскованно.
Через часок, когда в комнате уже было темно, — как обычно случается в этих районах Африки, темнота прямо-таки обрушилась, словно где-то повернули выключатель — вспыхнули огоньки сигарет, поплыл дымок, и уютно устроившаяся в объятиях Мазура дама спросила с ленивым интересом:
— Значит, вот так моряки и совращают бедных неопытных блондинок?
Мазур хмыкнул:
— Ну, вообще-то у меня создалось впечатление, что блондинка не особенно и сопротивлялась…
— Я тоже не железная… Знаешь, смешно, конечно, нам не по семнадцать лет, но все равно, ты мне сразу понравился…
— Еще бы, — сказал Мазур, — я основательный, положительный, а также, признаюсь тебе по секрету, регулярно стираю носки и умею чинить утюги…
Олеся засмеялась, потершись щекой о его плечо. Мамочки мои, подумал Мазур с ноткой растроганности — невеликой, впрочем, — вот и романтика обозначилась. Вот и началось, без сомнения, выстраивание теплых человеческих отношений: обаяшка-пролетарочка на службе у олигархов потянулась к надежному мужскому плечу положительного матросика. Лаврик, конечно, профессионально циничен до мозга костей, но он эту ситуацию в точности предсказал… Интересно, зачем я им все-таки нужен? Как ни ломаешь голову, не в силах угадать ситуацию, когда для грязных дел — ну не бывает у них чистых! — требуется человек, с одной стороны, чуточку вросший в рыночные отношения, но с другой, обязанный обладать немалым зарядом старомодной морали.
.. Интересно, зачем я им все-таки нужен? Как ни ломаешь голову, не в силах угадать ситуацию, когда для грязных дел — ну не бывает у них чистых! — требуется человек, с одной стороны, чуточку вросший в рыночные отношения, но с другой, обязанный обладать немалым зарядом старомодной морали… Любопытство пробирает не только профессиональное…
— Ты знаешь, — сказала она доверительно, — иногда мне, без дураков, хочется вот так покорно к мужскому плечу прижаться… Тяжело все время быть железной, все эти дела крутить…
Хорошо работает, подумал Мазур. Качественно. Вряд ли ей кто-то сочиняет тексты, сама не промах. Справедливо выразился мудрый Шекспир в том смысле, что женщины есть порожденье крокодилов…
— Вот и давай дружить, — сказал он соответствующим тоном. — Ты не против?
— Да нисколечко…
— Подожди, — сказал Мазур, — ты ж про срочные дела говорила…
Она засмеялась:
— А это я тебя заманивала, если ты не понял. Кто ж знал, что первой припрется озабоченная Анечка… Что до дел, то у тебя, я так понимаю, все нормально?
— Можно и так сказать.
— То есть?
— Ну, с Киримайо я еще поработаю, — сказал Мазур, — нынче же ночью. Я не зря все эти причиндалы заказывал, которые тебе секретности ради пришлось в своем багаже переть… Тут появилась другая зацепочка, может быть, интересная. Главный егерь.
— А что с ним?
— Может быть, все это ерунда, но интересная, безусловно, ерунда, — сказал Мазур. — Никакой он не британский майор в отставке. Точнее, может быть, и майор, черт его знает, может, и британский… но сам он никакой не англичанин. Он немец.
Олеся приподнялась на локте, ее голос звенел прежней деловой холодностью:
— Ты серьезно?
— Абсолютно, — сказал Мазур. — Меня в свое время, знаешь ли, крепенько учили определять национальность человека по его выговору. Долгие объяснения тебе ни к чему, этого просто не расскажешь за пару минут. Так что поверь уж специалисту. Он немец. Хотя и старательно лепит из себя британца. Великобританский английский он, конечно, изучил неплохо, но определенно уже в зрелом возрасте…
— Ошибиться ты не мог? — спросила Олеся уже деловито, без тени недавней разнеженности.
— Не сочти за высокие слова, — сказал Мазур, — но у меня порой жизнь зависела от того, п р о п у щ у я такие вещи или сразу определю. Он немец. Разумеется, это еще ни о чем не говорит. Мало ли какие зигзаги человеческая судьба выписывает. Можно подыскать кучу убедительных вариантов, каждый из которых вполне мог произойти в жизни. Но я человек недоверчивый. И в первую очередь ищу нехороший умысел. Вообще-то… — он подумал: — Вообще-то, если где и имеет смысл выдавать себя за англичанина, то именно здесь, в Ньянгатале. В бывших британских колониях такой фокус ни за что не прошел бы: уж там-то полно н а с т о я щ и х англичан, которые рано или поздно начнут что-то соображать и задумываться. А Ньянгатала была п о р т у г а л ь с к о й колонией. Англичан тут всегда было мало, да и сейчас не густо, да и теперь по пальцам можно сосчитать. Индийцы не в счет, их-то как раз много, но они в данном случае не эксперты… Английский здесь начали изучать широко лет двадцать назад, причем а м е р и к а н с к и й английский — сюда полезли в первую очередь янкесы. Так что… Он все правильно рассчитал. З д е с ь, в глуши, в Ньянгатале, можно долгонько лепить из себя британского майора.