Он усмехнулся с неприкрытой брезгливостью — не требовалось ни обработки, ни давления, пленник был парализован страхом и на все готов: всех заложить, всех продать за копейки, в чем угодно присягнуть и смертельное обязательство кровью подписать. Это экономило время и труды, но в то же время всерьез настораживало — по некоторым соображениям…
— Успокойся, родной, — сказал Мазур мягко, задушевно. — Если ты мне на все вопросы откровенно ответишь, я тебе не то что уши не отрежу, но даже морду не набью… Я свое благородство распространю до того, что отвезу тебя на то же место. Отпускать тебя в таком виде далеко от твоей забегаловки — еще под автобус попадешь от расстройства… Вот ей-богу, назад отвезу, и ты еще успеешь к своей судомоечке поприставать… Ясно? Но это исключительно в том случае, если ты в ответ на мои законные вопросы будешь разливаться соловьем. Испражняться словесно, как кандидат в депутаты перед электоратом… Ну, пискни чего-нибудь для завязки разговора. У тебя такой вид, словно сказать что хочешь. Валяй, я ж не зверь…
— Поймите, я здесь совершенно ни при чем! — с истерическими нотками в голосе выкрикнул Муслим.
— Тише, тише, а то стекла дребезжат… — сказал Мазур. — Верю я тебе, родной, верю, успокойся. Если я тебя правильно понял, ты имел в виду, что не сам все это выдумал и затеял? Подначили тебя плохие взрослые парни, заставили, запугали, с панталыку сбили? А ты, светлый ангел душою, ничего такого и не хотел? Я правильно понял?
Муслим энергично закивал.
— Знаешь, это крайне похоже на правду, — сказал Мазур жестко. — Комбинация примитивная, но не лишена некоторой т о н к о с т и — какой от эмбриона вроде тебя ни за что не дождаться… Вот о плохих парнях мы и поговорим. Но сначала давай уж побеседуем на отвлеченные темы, если не возражаешь. Времени у меня достаточно, торопиться некуда, тебя все равно будут считать арестованным по всем правилам, никто и не подумает милицию вызывать… Мне вот стало страшно интересно — отчего ты Муслим? Именно Муслим? При том, что все остальное у тебя, вплоть до рожи — стопроцентно славянское?
Пленник самую чуточку отошел, видя, что никто его пока что не собирается ни убивать, ни пытать и даже по зубам не бьет. Он с заискивающей улыбочкой поведал:
— У меня отец любил Муслима Магомаева. Вот и назвал…
— Тьфу ты, — сказал Мазур, — я-то полагал, тут кроется что-то поинтереснее. До чего банально… Повезло тебе, и крупно. В те же времена был в моде такой певец — Ермек Серкебаев.
До чего банально… Повезло тебе, и крупно. В те же времена был в моде такой певец — Ермек Серкебаев. Далеко ему было по популярности до Муслима, но свои фанаты, надо полагать, имелись. Обернись по-другому, был бы ты сейчас не Муслим, а Ермек. А то и похуже. Представь, что твой папа от Кола Бельды балдел. — Он поднял указательный палец и продекламировал с расстановкой: — Колабельды Григорьевич Сизов… Похабе-ень…
Атаман громко хохотнул, и Мазур не стал его укорять. Задушевно приобняв пленника, продолжал безмятежно:
— И хорошо, что твой папаня равнодушно относился, надо думать, к Робертино Лоретти, который в те же приблизительно годы блистал. Нет, серьезно, знаю я одного Робертино, которого папаня-меломан назвал как раз в честь итальянца. Правда, означенный Робертино, достигнув совершеннолетия, имя все же поменял — поскольку задразнили в свое время, хлебнул горюшка. Вот только поменял он имечко не на Петра или, скажем, Анемподиста — а на «Роберт». Собственно, не поменял, если подумать, а просто-напросто укоротил. «Роберт» — это все же как-то не так диковинно. Наоборот, звучит вполне на уровне… Правда, Мусля? Готов спорить на что угодно: в школе тебя дразнили именно что «Мусля», и никак иначе. Угадал я? Ага, киваешь… И орали что-нибудь вроде: «Мусля-Мусля, слопал гусли». Тоже верно? Вот видишь, какой я телепат? Ну что ты на меня пялишься так трагически, с таким цыганским надрывом во взоре? Что-то не так?
— Почему вы… — только и смог выдавить несчастный Мусля.
— Почему я с тобой балакаю безмятежно и где-то даже непринужденно? — догадливо подхватил Мазур. — Почему я тебе по зубам не брякаю, паяльник в задницу не сую и членом по лбу не бью? Родной, я не мелкая шпана, которая крышует ларьки и тырит эмблемы с импортных тачек. Скажу тебе, Муслим, не хвастаясь и не особенно преувеличивая: я — человек достаточно серьезный. И по этой причине не люблю подражать в замашках мелкой шпане. — Он улыбнулся открыто, широко, обаятельно. — Ну, к чему меж культурными людьми вульгарные маты и мелкие угрозы? Ты ведь и так мне расскажешь все, что меня интересует… иначе я тебя, собака такая, в мелкие кусочки порежу и на помойку выкину… Без всяких для себя юридических последствий. Ты мне веришь, Мусля?
Муслим закивал с обреченным видом.
— И правильно делаешь, — серьезно сказал Мазур. — Ну, посмеялись, а теперь давай похмуримся… Видишь ли, Мусля, я иногда способен простить придурка, который имеет что-то против меня, но вот к обидчикам жены беспощаден. Женщин обижать нельзя, это категорически не по понятиям. Как писал когда-то Владимир Ильич Ленин, все, сделанное против моей жены, я считаю сделанным и против меня. Без восторга отношусь к товарищу Ленину, но с э т о й его мыслью совершенно согласен и всецело подписываюсь…