— Ах ты, красавица, как угадала — я ведь так и чувствовал: встретишь, не позволишь мне мимо пройти. Я на этот раз на две недели, а то и на три, дел накопилось — уже в рот заливаются. Боялся только, что у тебя все сдано, а как увидел тебя, прямо обрадовался… Ну, поехали?
Она же настолько была в других мыслях и переживаниях, что даже не сразу поняла — кто он и чего хочет.
Потом, правда, спохватилась и опознала: мужик этот раньше уже дважды у нее останавливался, и воспоминания о нем были самые лучшие, действительно, можно сказать, нежданно-негаданно повезло — этот один стоил двух постояльцев обычных. Повезло бы. Если бы не сегодня, не сейчас, если бы не то странное состояние, в котором Вирга пребывала со вчерашнего дня… То непривычное ощущение, которое, между прочим, подсказывало ей, что сейчас не время искать постояльцев, не та пора, чтобы сдавать комнаты, наоборот — надо держать их пустыми и неизвестно к чему, но готовыми. И, высвобождаясь из его лап, она проговорила не очень вразумительно:
— Ты это… То есть вы. В другой раз как-нибудь, да? Сейчас никак не могу. Извините. — Она почувствовала, что этого недостаточно, что хороший гость не понял, да и не мог понять и обиделся, потому что простая логика подсказывала: раз она здесь — значит, за клиентами пришла, зачем же еще? Он, опуская медленно руки, попытался еще разобраться:
— Да ты что, меня не вспомнила? Я…
— Помню, помню, — она даже попыталась улыбнуться. — Просто сейчас все занято, и надолго, жаль, но так получилось.
— Зачем же ты здесь оказалась?
— Случайно мимо проходила. Нет, здесь никого не ищу, не жду. Не здесь.
«Не знаю где…»
То есть и вовсе уже какую-то нелепицу понесла. Потому что секундой раньше заметила: человек невдалеке, в трех шагах, как-то уж очень уверенно стоит, так стоит, словно работу выполняет; значит, так оно и было. И тут же она его и опознала: один из тех, кто вчера налетел на нее в числе множества других. Из чьей-то службы, она только не знала — какой власти, да это и не имело значения: он здесь, он на посту, значит — тоже ищет, ждет, и вероятнее всего — тех же людей, что и она, того же человека. И Вирга зачастила, чтобы поскорее закончить разговор:
— Так что уж извините, на этот раз не сошлось. Но я вас направлю, если хотите, тоже в хорошее место, с полным пансионом…
Но он на этот раз окончательно понял, что ему отказано, и сделал шаг назад, проворчав:
— Не надо, сам разберусь…
Клиент, можно считать, был потерян навсегда, люди не любят, когда их деньгам не оказывается должного уважения, а тут так и получилось. В другой раз это бы Виргу огорчило; да в другой раз она себе такого и не позволила бы, будь даже все места заняты — отдала бы свою комнату. Но это был не другой раз, а вот этот самый — непонятный, но чем-то захвативший и крепко державший.
Вирга хотела еще что-то сказать, чтобы у знакомца не осталось неприятного осадка на душе, но слова не находились, и она только махнула рукой и торопливо пошла, почти побежала прочь от клиента, от вокзала, от топтуна, очень внимательно прислушивавшегося к их разговору, скорее всего, просто по профессиональной привычке, но даже и такое внимание было ей очень неприятно. Когда завернула за угол, остановилась на миг в тени громадного рекламного щита, потому что вдруг сильно закружилась голова, она испугалась, что вот сейчас не устоит на ногах, упадет и тем самым привлечет к себе именно то внимание, которого сейчас всячески стремилась избежать. Отчего вдруг головокружение? Не от страха, нет, и не от волнения вообще, в этом она была совершенно уверена. Да какая разница? Вернее всего, просто от голода и усталости, она ведь сегодня как-то забыла поесть, встав, выпила только чашку кофе — чего же удивительного? Она огляделась в поисках какого-нибудь прилавка или возочка, с каких торгуют снедью в оживленных местах; как назло, именно сейчас ничего не оказалось вблизи.
Зато ее взгляд зацепился за скамейку под навесом — на остановке. Лучше, чем ничего, можно хоть посидеть, пока голова не начнет вести себя нормально.
Вирга медленно приблизилась к скамейке, на которой, кстати сказать, ни местечка свободного не было. Но, наверное, по ее виду можно было понять, что женщине не по себе. Какой-то мужчина, не самого молодого возраста, встал, уступая место, Вирга благодарно кивнула, попыталась даже улыбнуться, но, кажется, не получилось. Села, откинулась на спинку, закрыла глаза.
Что-то происходило в ней, что можно было бы назвать приступом или припадком — только неизвестно чего; до сих пор она подобного не переживала и потому не могла определить, что за хворь на нее напала. Она постаралась успокоить дыхание, стараясь дышать поверхностно — помнила, что глубокое дыхание скорее усилит головокружение, чем прекратит его. Но организм, обычно повиновавшийся ее воле исправно, на этот раз совершенно вышел из-под контроля, распоясался, что называется; дыхание, не подчиняясь ее усилиям, то почти прерывалось, и мелькала мысль, что вот сейчас она потеряет сознание, то, напротив, становилось глубоким, частым, бурным, как если бы она пробежала по лестнице с тяжелым рюкзаком за плечами. В ушах то возникал звон, так что Вирга невольно косилась по сторонам: неужели сидящие рядом не слышат? — то спадал, звуки исчезали вообще, хотя уличный шум, привычный и сильный, продолжался, но она его на какие-то мгновения переставала воспринимать; желудок мутило, вдруг оказалось также, что у нее есть и печень, и почки, хотя до сих пор она знала, конечно, что они есть, должны быть, но как-то их не чувствовала, не ощущала и была этим совершенно довольна. Что такое: отравили ее, что ли? Или кто-то наслал порчу — не зря ведь люди судачили о том, что какие-то из властных служб не брезгуют и такими способами и держат на жалованье специалистов по этого рода делам. Или, может быть, это уже конец всего — в этой жизни, во всяком случае? Вирга никак не чувствовала себя готовой к такому исходу, по ее представлениям, конец должен был приближаться медленно, заранее подавая недвусмысленные сигналы, чтобы человек готовился к смерти и успел бы разумно распорядиться своими деньгами, которые, как известно, с собой не возьмешь. Странно, но сама мысль о деньгах сейчас вдруг показалась ей какой-то незначительной, совершенно посторонней, такой несерьезной, что не стоило уделять ей ни малейшего внимания. Что, так и должно быть, когда жизнь заканчивается? Но ведь не было никаких сигналов, ничего подобного! А тут еще и другая мысль появилась, для Вирги вовсе неожиданная: не надо бояться, ничто не кончается с этой жизнью, только начинается по-настоящему! Что же такое на нее накатило?..