И я сказал своему единственному знакомому — тому, с кем сидел рядом на докладах:
— Спущусь на пять минут — забыл про одно дело.
И я сказал своему единственному знакомому — тому, с кем сидел рядом на докладах:
— Спущусь на пять минут — забыл про одно дело.
— Смотри, знаешь ведь — вдруг понадобишься.
— Да я мигом. Одна нога здесь, другая — там.
Так оно и должно быть. А потом — и первая нога тоже там. И — с приветом.
Глава 5
1
Итак, нелегально прибывшие в мир Альмезот пятеро, заняв два смежных номера, стали приводить себя в порядок и готовиться к отдыху. У них для этого имелось шесть часов, поскольку в капитанском послании было оговорено: если первый контакт почему-либо не удается, то второй должен состояться через шесть часов — но тогда уже ожидать не час, а вдвое меньше. Успели вымыться, с удовольствием поели бы, но было нечего, а пытаться раздобыть что-нибудь, не зная порядков, даже и того, как тут что оплачивается, — не рискнули. И решили: сперва отдохнуть, а потом они, конечно, встретят капитана, и уж он растолкует, что и как делать.
И только-только разошлись по постелям, как в дверь стали стучать — сильно, настойчиво. Выразительно. В ту дверь, за которой был двухместный номер, занятый Рыцарем и Питеком.
Они переглянулись и решили было оставить стук без внимания. Но он повторился — и еще сильнее. Такой грохот мог привлечь внимание соседей или персонала, и Питек сказал:
— Вот кому-то приспичило! Рыцарь, будь на «товьсь!».
Подошел бесшумно к двери. Вслушался. Поднял один палец, что означало: по ту сторону ее — один человек. Слух у Питека был таким, что стук сердца он улавливал и за десяток метров — особенно если человек перед этим совершал какие-то усилия. Распахнул дверь.
За нею оказалась женщина. Не то чтобы уж очень, но в общем ничего. А Питек всегда испытывал слабость к женщинам. Даже в гостиницах. Даже к незнакомым. Платить, правда, было нечем, но эту проблему он как-нибудь уладил бы. Другое дело — что на второй койке расположился Рыцарь, а Уве-Йорген в этом отношении был не мужиком, а каким-то чистоплюем и ничего подобного не допустил бы. Просить же его побыть в соседнем номере сейчас у Питека и язык не повернулся бы. Поэтому он сказал сожалеюще:
— В другой раз, красавица. Жаль, конечно, но… И в номер рядом тоже не обращайся.
Женщина же, пока он говорил, смотрела на него таким взглядом, словно сравнивала то, что видела, с каким-то образцом, хранящимся в ее памяти. И едва он умолк, спросила:
— Ты Питек — так ли? — говорила она на линкосе бегло, но с сильным акцентом. Понять ее было можно, однако приходилось напрягаться.
— Ну, так, — ответил Питек, несколько опешив.
— Один-девять-два-девять.
И секунды не потребовалось, чтобы оценить сказанное. После чего Питек повернулся к своему соседу. Но Рыцарь и сам услышал — и оказался уже на ногах, командуя:
— Впусти. Закрой дверь. И поднимай всех. По тревоге!
И нежданной гостье:
— Доведешь до места. Так?
Она, однако, ответила неожиданным:
— Сколько заплатишь?
Впрочем, это Рыцаря не испугало, хотя и слегка удивило. Они уже не были на абсолютной мели: вместе с гардеробом позаимствовали у побежденных и кошельки в соответствии с древней дилеммой: кошелек или жизнь.
Правда, представления о здешних ценах у них еще только начинали складываться. И были они не очень-то благоприятными. На Ассарте все стоило куда дешевле.
— Сколько возьмешь?
— По дикону с головы, всего, значит, пять.
Рыцарь готов был кивнуть, но вмешался Питек: интуиция подсказала ему, что если сейчас не поторговаться, это покажется подозрительным.
— Да ты в своем уме? Три за всех, и дело с концом.
Женщина усмехнулась:
— Тогда ищи сам. Может, к утру и отыщешь.
И добавила еще:
— Если бы не Гер вас ждал, вы бы и десяткой не отделались. Ну, решайте. А то мне здесь делать нечего, зря время теряю.
Упомянутый ею Гер был фигурой неизвестной, но цифровая команда могла исходить только от Ульдемира. Он ждал, и выбирать не приходилось.
— А ты точно доведешь? Не то смотри — мы люди крутые!
— Ох, испугал. Так срядились?
— Ладно, бери свои пять. Веди.
— Так бы и сразу — уже на полдороге были бы…
2
Может быть, конечно, Вирге и не следовало брать деньги с людей, зачем-то понадобившихся Геру? Ну а почему работать на них даром? Такое не принято. На свете все измеряется деньгами и все делается ради них, это волшебная материя, которую можно превратить во все, что угодно, а с другой стороны — и все, что угодно, можно превратить в деньги — правда, уже по другому прейскуранту.
С этим убеждением Вирга, как ей казалось, появилась на свет, с ним прожила свои тридцать с лишним альмезотских лет (что, в общем, почти соответствует земным) и ни разу в нем вроде бы не разочаровывалась. Правда, за последние годы все чаще возникали у нее какие-то, ну, не сказать, что сомнения, но ощущение того, что на самом деле это не совсем так, а может быть, и совсем не так. Что на свете может быть и даже, наверное, есть что-то не менее, а даже более важное, чем деньги, чем диконы и даже галлары, что-то такое, что не выражается в цифрах и потому не вмещается в рамки бухгалтерии. Такие вот непонятные ощущения стали возникать. Однако Вирга об этих странных чувствах никому, конечно, не говорила, и когда они в очередной раз начинали шевелиться в душе, старалась побыстрее их прогнать, забыть, вернуться к нормальным и жизненно важным мыслям, а если получится — побыстрее найти еще одного постояльца и взять с него хоть на чуточку, да больше обычного; это помогало. Вот и сегодня вдруг, ни с того ни с сего возникли вдруг там, у вокзала, подобные сомнения — и она сейчас торопилась избавиться от них.