Впрочем, для полной привязки ей, конечно, скажут, что она убила капитана Ульдемира. Однако если она действительно переметнулась… Нет, интуиция протестует, но…
Мысль, когда твое сознание пересажено в растение, вообще развивается очень медленно; сейчас же она и вовсе не успела закончиться, потому что мое внимание — да и не только мое — невольно привлек к себе еще один человек, в последний момент появившийся в помещении. Не могу сказать, что я узнал его в лицо, потому что его лица никогда не видал; похоже, то же самое относилось и к телам моих друзей. Зато Охранитель, похоже, знал этого человека достаточно хорошо и появление его тут воспринял без всякой радости; напротив, сказал голосом, выражавшим крайнее недовольство:
— Не помню, чтобы я приглашал тебя.
На что вошедший ответил сразу же:
— В этой обители я имею право присутствовать в любом ее месте и в любое угодное мне время. Так записано в нашем уставе, и никто не вправе отменить или изменить его. Даже ты.
И почти одновременно с ним раздался еще один голос — голос Вирги; и на этот раз он был обычным — таким, к которому я успел уже привыкнуть:
— Ты за мной пришел, да, старик?..
— Молчать всем! — почти выкрикнул Охранитель. — Капитан! Я жду!
«Нет! — просигналил я. — Нет! И никогда!»
— Разбей его! — крикнул Охранитель, и я почувствовал, как по телу Вирги прошла дрожь. И подумал: ну, вот и конец.
Но то не была дрожь волнения, или страха, или сомнения. Просто реакция физического тела, успел подумать я, какая неизбежно сопровождает…
— Кто-нибудь! — проговорила Вирга медленно, словно затрудняясь в поисках нужных слов, как если бы язык общения стал для нее вдруг чужим. — Помогите поднять повыше, у меня руки затекли. Ну!
— Обожди секунду! — откликнулся на ее призыв старик. — Сейчас тебе помогут.
И, повернувшись к двери, громко позвал:
— Входите все!
После чего в обиталище омниарха вошли, один за другим, люди — их оказалось восемь (если только я правильно сосчитал), и в помещении сразу стало тесновато.
— Сидон! Помогите ей!
Названный повиновался и обхватил вазу ладонями, как недавно делал это омниарх, а вернее — Охранитель, как его называли в прошлом. Человек, представлявший тут Силы мрака и переставший жить жизнью планетарных людей еще на Ассарте, в пору тамошней войны. Переставший не без нашей помощи.
Наверное, в этот миг я зажмурил бы глаза — если бы они у меня были. Но зажмуривать было нечего, и потому я не упустил ни одной детали из того, что произошло в следующие мгновения.
Человек, представлявший тут Силы мрака и переставший жить жизнью планетарных людей еще на Ассарте, в пору тамошней войны. Переставший не без нашей помощи.
Наверное, в этот миг я зажмурил бы глаза — если бы они у меня были. Но зажмуривать было нечего, и потому я не упустил ни одной детали из того, что произошло в следующие мгновения.
Глава 19
1
Но Охранитель, похоже, не растерялся. И, повернув голову туда, где плотной группой стояли тела людей моего экипажа, приказал:
— Схватить их! Это — те люди, которых мы искали! Убейте всех! Здесь! Сейчас!
После чего от группы тел отделилось одно. Иеромонах Никодим — Пахарь — вышел на середину помещения и сказал негромко, но как-то очень четко, так что слова его, казалось, обрели неожиданную плотность металла:
— Охранитель, твоих людей здесь нет, их больше нет вообще — они развеяны нами. Теперь настал твой черед.
Названный, однако, не растерялся и ответил, не задумываясь:
— Никто из вас не в силах причинить мне хоть какой-то вред — мне, человеку космоса. Потому что однажды я уже умер и нахожусь вне вашей власти.
— Нет, — не согласился Никодим. — Потому что и я такой же космит, как и ты, но Силы на моей стороне. Ты трижды был прощен, Охранитель. Он терпелив, но и Его долготерпению приходит конец — в особенности когда ты посягаешь уже не на частности, но на главное. Когда лжешь о Нем.
Я невольно перевел взгляд на своего тюремщика. Очень хотелось увидеть его растерянным, поверженным, ну хотя бы испугавшимся. Однако внешне он выглядел по-прежнему спокойным и даже, казалось, чем-то удовлетворенным. Но еще более удивило меня то, что и смотрел Охранитель не на Никодима, а на меня — на то деревце, в которое сам же меня всадил, как будто именно от меня ожидал каких-то действий, поддержки его, что ли? Не дождется…
А он сказал:
— Получается так, капитан, что ты тут — единственный, кто знает и то, на чем стою я, и то, что говорит он. — Кивок головы в сторону Никодима указал адресата. — Судить о том, кто из нас прав, может только наш Творец, но высказать свое мнение позволено всякому, и тебе в том числе. Не хочешь ли сказать — чьи доводы считаешь более убедительными? То, в чем убежден я, я высказал тебе без обиняков, а он — он способен откровенно сказать то же самое о себе?
Первым моим побуждением было — ответить ему: «Охранитель, только что ты хотел уничтожить меня, насколько это вообще в твоей власти, а теперь ищешь моей поддержки? Не получится, потому что независимо от того, прав ты или нет, ты давно уже стал моим врагом, и потому…»
Я хотел сказать так — но не смог. Потому что не могло быть так: «Независимо от того, прав ты или нет». Именно от этого все и зависело, а вовсе не от того, что я о нем на самом деле думаю. Ведь уже не о моей судьбе шла речь сейчас, но о вещах неизмеримо более важных не только для меня или моих товарищей. Приходилось признать, что требование его было уместным и справедливым. И я не произнес ни слова тем способом, который сейчас только и был мне доступен.