— Ну вот еще! — было ее ответом — непроизвольным, рефлекторным. — Стану я жаловаться, как же!
Старик глянул на нее так, что она смутилась: наверное, и в самом деле то был не самый лучший ответ, и уж подавно — не самый вежливый. Вирга покачала головой:
— Прости, я еще немного не в себе. Понимаешь…
И принялась рассказывать обо всем, что случилось с нею и вокруг нее за последние дни, рассказывать неожиданно откровенно, с подробностями. Судя по его вниманию, старик слушал с интересом, иногда поднимал брови, удивляясь, причмокивал губами, щелкал языком, выражая сочувствие. Когда Вирга закончила наконец, сказал не сразу:
— Да, досталось тебе. Но могу утешить только одним: это все по сравнению с тем, что нас всех ожидает, — так, мелочи жизни, не более. Готовиться надо к вещам куда более суровым.
— Ты о чем это? О конце света?
— Свет-то не кончится, — ответил он задумчиво, — а вот мы — наверняка.
Готовиться надо к вещам куда более суровым.
— Ты о чем это? О конце света?
— Свет-то не кончится, — ответил он задумчиво, — а вот мы — наверняка. И винить некого: сами к этому пришли, никто не заставлял. Была нам дана полная свобода выбора. Куда и как вырастать. И мы выросли не вверх, а вбок, в сторону, и как раз не в ту. И вот пришла пора отчитываться. А нам — нечем.
— Не понимаю. Что-то уж слишком мудрено.
— Это только так кажется. На самом деле все просто. Когда вместо того, чтобы находить силы в себе, стали искать их вокруг себя, мастерить протезы, чтобы облегчить свою физическую жизнь, люди и не предполагали, что тем самым запускают программу, которая будет реализоваться по своим законам и отменить которую они будут не в состоянии. И еще хуже, опаснее стало, когда ушло понимание того, что человеку в самом деле нужно, и возникло другое понятие: нужным стало считаться лишнее и вредное, самими людьми придуманное. И все покатилось к концу, за которым уже не будет нового начала. Поняла? Если ты стоишь, скажем, на краю склона, каменной осыпи, то в твоих возможностях — идти на спуск или поискать другой путь, подлиннее, может быть, но понадежнее. Все в твоей власти — пока не сделан выбор. Но вот ты решила идти короткой дорогой — и сделала шаг вперед, ступила на осыпь. И с этого мгновения ты больше не хозяйка, потому что начинает работать другая программа — развития осыпи. И тебя несет вниз, все ускоряясь. Поначалу это тебе даже нравится: быстро, лихо, самой даже ноги передвигать не нужно, скользи себе… И слишком поздно, да и то далеко не всякий понимает, что ждет там, впереди, обрыв в бездну — или, может быть, наоборот, стена, и тебя шарахнет об нее так, что костей не соберешь, а камни сверху насыплют такую гору, что и следов твоих не найти будет. И не спастись никак, потому что подключились такие силы, по сравнению с которыми все твои штучки — ничто, меньше, чем пустое место, хотя тебе-то уже казалось, что ты стала хозяйкой положения.
— Осыпь, камни… Страшно, только к чему эта сказка?
— Знаешь, что нужнее всего в начале всякого пути? Знать, когда остановиться, на какой развилке и на какую дорогу свернуть. Мы не угадали. Не захотели угадать. И каждое последующее действие программы становилось неотвратимым. Не понимаешь? Человек боролся за удобство жизни — физической жизни здесь, инстинктивно чувствуя, что это — не вся жизнь, но на деле этого никак не принимая во внимание. Все больше труда передавал сотворенной им самим механике, все меньше оставлял самому себе. Сперва физического, потом и умственного, гордясь тем, что вот такие технологии им созданы, и не понимая, что это — всего лишь реализация этапов программы — дурной программы, тупиковой, хотя и удобной. Однако человек уж так создан, что пребывать в бездействии не может — у него всегда должно быть занятие, интерес. Занятие это из творческого при таком течении процесса переходит в потребительское, страсть из созидательного стремления становится зрительской. Но этого не хватает. Приходит пора пристрастия к виртуальному миру: не к истинному, что подлинно существует вокруг нас, только не всякому зрению доступен, а опять-таки к придуманному нами самими. Для создания такого мира есть самое малое два способа: виртуальный мир компьютера и мир наркотизированного воображения. А за ним что? Вымирание, ничего другого. И оно уже идет полным ходом. Какой в этом мире средний предел жизни? Мужской — что-то тридцать шесть — сорок, женщин — сорок пять — пятьдесят. А ведь раньше вдвое больше жили и настраивались увеличить продолжительность жизни еще вдвое.
А ведь раньше вдвое больше жили и настраивались увеличить продолжительность жизни еще вдвое. Не успели. Сколько процентов населения Альмезота сейчас употребляют наркотики регулярно, и все более сильные? Не знаешь? Скажу: около девяноста процентов. И все больше таких становится с каждым днем. Почему? Потому что эта жизнь — легкая. Не думать ничего, не делать, только принять дозу — и блаженствуй. К этому мы в конце концов пришли. А ведь все казалось, что дела делаются правильно, только вот какие-то частности постоянно возникают, мешающие достичь полного совершенства жизни: то какие-то новые болезни, непонятные и безжалостные, то наркотики небывало идут в рост… Думаешь, власти мало боролись с наркотиками? Вроде бы пытались всяко. Но не могли победить — потому что не в силах изменить программу, раз уж она действует. Не человеческие силы нужны для этого, а те, что повыше…
— Отчего же они не помогут?